Вадим Артамонов - На суше и на море, 1988 [антология]

Вновь двинулись в атаку морские звезды, крепкими лапами разжимают тугие створки раковин, вырывают моллюсков. До сих пор рыбаки уповали на природу — сама-де восстановит потери. Увы, новая опасность, куда более грозная, вмешалась в расчеты. Нарастает загрязнение вод.

Кажется, безмятежен тишайший городок. Пульсация Мирового океана и смена сезонов искони регулируют его жизнь. Сейчас весна, и суденышки с бойкими кличками, снявшись по высокой воде, уходят за рыбой, за крабами. В плен их берет деревянная клетка, придуманная, верно, еще кельтами, — нет выхода из нее голенастому, польстившемуся на приманку. А сен-жаки только появляются на свет. Они еще в зародыше, в белой слизи, оседающей на водорослях. Вот одно из дивных превращений, поражавшее древних, — из икринки, неразличимой простым глазом, возникает малютка ракушка, с первой же минуты в броне. И глядь — уже плавает, работая створками… Рыбаки до осени дают ей расти и ловить начинают позднее, только в октябре. Сети с граблями те же, что и при дедах, но зубья велено раздвинуть — то промысловый надзор принимает меры для сохранения молодняка.

— А рыбак, случается, хитрит, — сказал мне и Лорану в суровом интерьере бретонской блинной обросший, басовитый мореход.

Судно и снасти у него свои. Мужичок на собственном плавучем хуторке — он ловит с сыновьями либо набирает в команду посторонних, за проценты с продажи. На берегу подстерегают скупщики. Ясное дело, купить норовят подешевле.

— В Бресте, слышно, рыбаки кооператив затеяли. Ну, у нас по-старому пока…

Мы сами по себе, слышится в подтексте. Между тем кооперированные выступают против скупщиков единым фронтом, сами назначают цену. Вообще широко замахнулись! Уже пытаются разводить сен-жаков…

— Да, представьте! Как устриц…

Еще римляне выращивали устриц, а во Франции благородная ракушка культивируется с четырнадцатого века. Сен-жаки ниже рангом. Ловцы полагались на природу, и она была достаточно милостива. До последних лет…

— Говорят, сеять надо на дне морском. Видали? Что ж, может, и придется… Непривычно как-то…

Техника «сева» на устричных садках отработана, в основном годится и для сен-жаков. Надо прежде всего сберечь икру — она ведь плавает свободно и часто, не встретив опоры, попадает в чей-нибудь рот. Спасительная конструкция несложна: это своего рода искусственные водоросли, заключенные в металлическую сетку, для хищников недоступную. Там наберется икра сен-жаков, носимая течениями, и станет местом рождения ракушек. Их снимут, уложат в мешок, подвязанный к коллектору, и снова опустят в воду. В конце лета, когда малыши подрастут и окрепнут, их высадят на дно — догуливать.

Не ведал рыбак таких забот. Изволь, стало быть, возделывать морскую ниву! Труда прибавится, да и расходов. На оборудование выкладывай денежки…

Проект составлен в Бресте, в Институте морского промысла, — одно это вызвало протесты. Ишь, наставники нашлись! Сказалось застарелое племенное соперничество. Молодого ученого Эрика Мориза сперва и слушать не хотели. С какой стати сует нос, чего высматривает! А он, носясь от сейнера к сейнеру, объяснял, убеждал, читал лекции о биологии сен-жаков, об опасности, грозящей ракушкам, а следовательно, и городу.

В Бресте кооператив, там легче… Там добровольными усилиями заготовили тысячи коллекторов и мешков — словом, всерьез взялись поднимать морской урожай. Объединившись, рыбаки подружились с учеными, заново вооружают свои суда. Последует ли за Брестом маленький Лерки или останется косным, упрямым захолустьем?

Морской волк, сидевший с нами в блинной, медленно цедил слова, отвечая Лорану:

— Руки ведь нужны. А сын не помощник — устроился на бензоколонке. Не жирно, да маяты меньше. Рыбацкое дело ненадежное — так он считает. Не достал нас «черный прилив», так в другой раз достанет — счастье выпадает лишь однажды. Отвернулась молодежь от моря.

Раздирающий уши клекот раздался в саду. Я выглянул. В траве тускло блестело и трепыхалось нечто металлическое. Лоран держал рукоятку. Он то наваливался на нее грудью и толкал, то тянул на себя. Машина ревела, выла, густо воняла бензином. Созданная технической мыслью для кошения газонов, она, должно быть, хотела чего-то другого. Вероятно, помыкать человеком.

— Халтура, — сказал я, спустившись. — Из-за чего столько шума?!

Стебельки за спиной Лорана выпрямлялись, вставали высокой щетиной. Он утопал в резиновых сапогах, лоб блестел от пота.

— Мученье, — вздохнул профессор. — Но я не так богат, как Ренодель.

Вилла Реноделя рядом, за оградой. Он чем-то управляет, во что-то вложил деньги, и весьма умело. В море он не выходит, но щеголяет в морской фуражке, в «клубном» синем пиджаке с блестящими пуговицами и важничает. Жослены прозвали его «адмиралом». Оба они — Ренодель и его супруга — вчера явились с визитом. Сидели очень прямо, цедили вежливые слова, взирали, скрывая любопытство, на советского приезжего. Интересовались, какая в Ленинграде погода.

Ренодели наняли трех португальцев, и они в несколько дней привели сад в порядок. Жослены, видя гладко выбритый газон и прополотые клумбы, устыдились.

— Позор! Джунгли развели…

Мы начали «уламывать» передовую технику посменно. Она зверски сопротивлялась. Рослая сочная трава была ей явно не по зубам — косилка глохла в чаще и замирала безжизненной тушей. Участок Жосленов к тому же занимал склон холма — проклятая машина на спуске вырывалась, норовя скатиться вниз и протаранить забор, а на подъеме артачилась, гнала из меня пот ручьями.

— Заплатил я недорого, — поведал Лоран. — Соблазнился вот… Польстился на дешевку. Соберу средства, куплю модель поновее, полегче.

— Надо ли? — спросил я.

— А как же…

— Косой не пробовали?

Ведь куда легче косой на пересеченной местности. Да и чище. Лоран согласился. Он вырос в деревне, понимает. Но отец, почтовый чиновник, не приучил сына к ручному труду. Косу не доверял сыну, рассеянному, мечтательному гимназисту, погруженному в науки…

— Так я умею косить, — произнес я и пнул ногой притаившуюся в траве зверюгу.

Решено: Лоран покупает косу, брусок, я принимаюсь за дело, обучаю его и Жюли.

Правда, я давно не брался за косу. С той поры, как вышел из школьного возраста. Однажды, лет двадцать назад, проходя через Михайловский сад, услышал свист стального лезвия, ни с чем не сравнимый. Эх, раззудись плечо! Выпросил косу у оторопевшего дядьки — под мою материальную ответственность. Ничего, не утратил сноровку… Увлекшись, не заметил, как сгрудились на тропинке гуляющие — косарь в нарядной рубашке, в модных брючках произвел сенсацию.

Кто-то, кажется, аплодировал…