Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Я словно режу под корень собственное сердце, но оставить Герду не могу. Не могу оставить ее одну здесь, внизу. Нельзя, чтобы ее второй раз бросили. Они ее усыпили, оглушили наркотиком, мир плывет вокруг нее, мутные глаза съехались к переносице, но мне все же чудится – она ищет меня взглядом. Мы с нею на уровне пения крови в жилах понимаем друг друга.

Я склоняю голову.

– Значит, остаешься, – говорит Агнет, и лицо ее меняется: в нем удовлетворение, разочарование, гнев, триумф, презрение.

– Ради Герды – да.

Лицо Агнет застывает камнем. Может быть, она желала признания в любви после этой сцены? Герда обмякла и тяжело оседает на пол.

– Может, ей повезло, – говорю я. – Может, инъекция ее убила.

Толпа будто ждала, чем бы возмутиться.

– Вы слышите, что он говорит?

– Каков идиот!

– Псих!

– Эй, леди, вам нужен муж получше этого!

– Он и вправду сказал, что малышке хорошо бы умереть? Вы слышали?

– Да, он сказал, что девочке лучше умереть.

– Эй, ты, Пол Пот, вали из очереди. Мы здесь бежим от геноцида и не желаем брать его с собой.

Я не ввязываюсь в перепалку, спокойно отвечаю:

– Вряд ли мы знаем, что делаем.

Агнет сжимает билеты и сертификат на проход. Не выпуская Герду, пытается обнять двух младших мальчиков. На губах у Герды пузырьки слюны. Дверь лифта расходится во всю стену. Агнет шагает вперед, волоча за собой Герду.

– Давай я хоть понесу ее, – говорю я. Агнет меня не слышит. Я тащусь за ней. Кто-то толкает меня в бок. Я не обращаю внимания.

Итак, я ухожу вниз.

Они забирают удостоверения личности и оставляют у себя. Это мера безопасности, чтобы удержать внизу как можно большую часть человечества. Я сознаю, что мы никогда не увидим солнца. Ни закатных кучевых облаков, ни бликов на море, ни стайки сардин, плывущей серебристой вуалью в прозрачной воде. Ни птиц, которые могут запеть, а могут и улететь, ни бурой травы, ни пыльных полевых цветов у дороги. Гром не поразит неак та, в полночь не будет песнопений, и запаха жареной рыбы, и риса на полу храма.

Я сын Камбу. Кампучиец.

Я втискиваюсь в лифт.

– Эй, босс! – зовет кто-то. Звуж голоса раздражает меня раньше, чем я узнаю человека. Ах, да, и еще усики этого самодовольного типа. Он работал у меня в отеле. Мой казнокрад. Он явно доволен, рад меня видеть. – Разве это не чудо? Погодите, вы еще не видели!

– Да, чудо, – бормочу я.

– Слушайте, – перебивает кто-то моего воришку, – этого парня ничем нельзя обрадовать.

– Он славный, – возражает тот. – Я у него работал. Верно, босс?

Бандит достался мне по наследству от моего начальника. Он украл у меня деньги на билет и сбежал… когда же? Да, два года назад. Эти люди могут считать его дружелюбным, но я ручаюсь, у него все еще при себе ворованные пистолеты, так, на всякий случай.

– Рад вас видеть, – лгу я. Понимаю, что спорить с множеством противников бесполезно.

Я чем-то насмешил его, и он показывает зубы в серебряной сетке. Мне становится стыдно, что оставшийся безнаказанным вор – теперь мой единственный друг, Агнет, которая знает эту историю, фыркнув, отворачивается.

– Надо было искать мужа с человеческими генами, – бормочет она.

Никогда, никогда не вступайте в чужие сны. Лифт зеркальный, и в нем играют световые голограммы, словно мы стоим в бесконечном кристалле, блистающем на пути к слепящим небесам. В пляшущих огнях возникают названия брендов. «Гуччи». «Армани». «Сони». «Ямамото». «Хьюго Босс».

А над нами, ясные до конца и от начала, – звезды. Лифт идет вниз.

Эти звезды дорого нам обошлись. Все лица вокруг меня дружно обращаются вверх.

Целая нация обанкротилась в попытке добраться туда, к звезде-карлику и планете из ледяного метана. «Аризона» аннигилировала, когда материя наконец встретилась с антиматерией во время попытки создать двигатель. Тяжелый частично собранный корпус все еще вращается на орбите и рано или поздно упадет. Сапиенсы, оставшиеся позади, на нулевом уровне, возможно, примут его за комету.

Но попытка построить этот самодостаточный звездный корабль подсказала нам замену.

На земной стороне вы, выходя за дверь, видите летящих птиц. Едва сядет солнце и кусты расцветут светляками, вы разглядите силуэты летучих мышей. В жаркий полдень гудят отяжелевшие от пыльцы пчелы, и, клянусь, даже рыбы умеют летать. Но между звездами не летает ничего, кроме энергии. Хотите обратиться в энергию, как «Аризона»?

Поэтому мы уходим вниз. А не вверх.

– Первое, что вы увидите, – главный вестибюль. Он развеет вашу клаустрофобию, – вещает мой казнокрад. – Это самое большое открытое пространство в Сингапурской зоне. Оно, как вы убедитесь, действительно чертовски велико.

Путешественники одобрительно хихикают. Я гадаю, не подают ли отчасти веселье через динамики.

Бедная Герда, она второй раз проснется в ином, новом мире. Боюсь, она этого не вынесет. Стены лифта поворачиваются вокруг оси, отражая новые осколки света, и мы выходим.

Десять этажей брендов по кругу – полированный мрамор полов, кондиционеры, бормочущие тележки, зверушки-роботы – «они не гадят», – детишки в новейших надувных башмаках.

– Что вы об этом думаете? – пристает ко мне сеть малайцев. И одним движением поворачивает ко мне все головы, даже головы женщин в скромных платках.

– Думаю, это похоже на Куала-Лумпур дождливым вечером.

Коридоры торгового центра тоже уходят в бесконечность – занимайтесь покупками до самой Альфы Центавра. Конечно, это иллюзия, как в павильоне зеркал.

Очень приличная техника, она обманывает глаз на добрых тридцать секунд. Чтобы обманываться дольше, надо хотеть обмануться. В конце коридора, протянувшегося к чему-то вовне, виден единственный огонек, далекий и чистый.

Мы переделали мир.

Агнет выглядит совсем измученной.

– Я хочу пить, где здесь бар?

Мне тоже нужно уйти, подальше от людей, которые знают, что для моей жены я больше ничего не стою.

Наша маленькая тележка разыскивает нас, восторженно окликает по именам и дает советы. Здесь, в торговом центре «Рамли», на десятом уровне главной башни, мы можем выбирать из бара «Инфинити», клуба «Маллака» («Разделите удовольствие с Моэмом!»), «Британской Индии», обзорной вышки Куала-Лумпура…

Агнет выбирает «Приморский» – не знаю, по доброте или в насмешку.

Я вхожу в бар с высокими потолками, и на минуту сердце вспыхивает надеждой. Здесь море, острова, мосты, паруса, чайки и пляшущие солнечные блики. Дымки в баре имитируют морской туман, и сахарный воздух поднимает настроение. На другом конце бара – что-то похожее на гигантский рыжий шар (на самом деле это половинка шара, вторая – просто отражение). Люди раскинулись на песке с названиями брендов («Гарантированно сметается и испаряется!»). Расположенное в пятидесяти метрах над головой виртуальное зеркало удваивает расстояния, так что, подняв глаза, вы видите себя на высоте ста метров, как бы в полете. Сеть малайцев поспешно выкладывает своими коллективными телами слово «ДОМА». Мы пьем мартини. Герда все спит, и я опасаюсь, что она не проснется.