Феликс Пальма - Карта хаоса

Джейн напоминала неприступную крепость, а так как допросы с пристрастием исключались, Уэллс устраивал неожиданные набеги в кабинет жены. Таким образом удалось выяснить, что она запиралась, чтобы писать, но это, собственно, не стало великим открытием, о чем-то таком можно было давно догадаться. Не кроликов же она там разводила, не дьявола призывала и не плясала нагишом… Кроме того, когда-то она в шутку пригрозила мужу, что начнет писать. Теперь оставалось узнать, что она пишет.

– О, всякую ерунду, – отвечала Джейн, торопливо пряча листы бумаги в ящик стола, замок которого Уэллс уже пытался взломать, хотя и безуспешно. – Когда закончу, непременно дам тебе почитать.

Когда закончу… А если она никогда не закончит? А если по какой-то причине и вовсе не станет заканчивать? А если прежде наступит конец света? Тогда он так и не узнает, чем занималась Джейн по два-три часа ежедневно в своем кабинете. Вела дневник? Или записывала кулинарные рецепты? Нет. Если бы речь шла о кулинарии, она не вела бы себя так скрытно.

– Меньше всего мне нравится, когда у мужа и жены появляются секреты друг от друга, – произнес Уэллс драматическим тоном.

– А я-то думала, что меньше всего тебе нравится, что никто до сих пор не изобрел электрическую бритву, – шутила в ответ Джейн. Потом брала мужа за руку и вела к двери, стараясь, чтобы он не понял, что на самом деле она его просто выпроваживает. – Ладно, хватит ворчать. Какая разница, что я пишу. На самом деле значение имеет только твоя работа, Берти, поэтому прекрати шпионить за мной и ступай к себе.

Уэллс пожимал плечами, хотя этого жена уже не могла видеть, спускался вниз и тоже скрывался в своем кабинете. Там он сидел, глядя на пачку бумаги, лежавшую перед ним, поскольку именно на ней вознамерился описать все, что знал, все, что успел увидеть. Джордж брал ручку и продолжал свое “великое творение”, как его окрестила Джейн, а тем временем через окно в комнату проникали звуки с улицы и из соседнего парка, звуки того мира, который жил своей жизнью, блаженно веруя, что он единственный… и что ему ничто не угрожает.

Уэллс работал почти целый год и наконец закончил книгу. При этом он не раз обрезал у нее лишние ветви, как садовники обрезают их на деревьях в саду, добираясь и до самых верхних – то есть до заглавия, которое в итоге стало звучать так: “Карта хаоса”. Когда Джейн допроверила последние страницы и высказала свое одобрение, назвав работу математическим подвигом, в мире, где они нашли себе приют, шел 1899 год.

Они прожили здесь больше сорока лет, и за это время многое успело перемениться. Сами они выглядели почти столетними стариками, хотя Уэллсу исполнился семьдесят один год, а Джейн – шестьдесят пять, но именно столетними они себя и чувствовали – ужасно дряхлыми и усталыми. Последний год был для обоих особенно тяжелым. Супруги даже перестали контактировать со своими двойниками, так как все силы и почти все время уходили на выполнение титанического замысла – “Карты хаоса”. Кроме того, ни ему, ни ей не хотелось знать, как распространяется эпидемия и как уничтожают инфицированных. Зачем? Если конец мира наступит прежде, чем книга будет закончена, они и так об этом узнают. И все-таки Уэллс завершил свой труд. А мир продолжал существовать, по крайней мере – пока.

И вот Джордж решил, что окончание работы, в которой содержится ключ к спасению мира – как этого, так и всех, какие только можно себе вообразить, – следует отпраздновать, да и сами они заслуживают небольшого отдыха. Уэллсы разожгли огонь в камине, наполнили бокалы вином – всего на два пальца, поскольку с вином они теперь ладили не так хорошо, как прежде, – и, довольно вздыхая, уселись в свои кресла. Что ж, пришла пора вернуться к тому волшебному и утешительному ритуалу, которого им так недоставало. Но прежде чем начать, они договорились, что сегодня войдут в контакт только со счастливыми двойниками – чтобы никто не убегал от марсиан или человека-невидимки и не рисковал жизнью по ходу тысячи других фантастических приключений. Хватит с них страхов и встрясок. Они на несколько часов погрузятся в самую обычную, зато спокойную жизнь тех своих двойников, которых заботили исключительно личные, пусть и весьма скучные, проблемы, ведь в некоторых из бесконечных миров такая возможность, к счастью, еще оставалась.

Но Джордж схитрил. Слишком велик был соблазн взглянуть хотя бы краешком глаза и на нулевого пациента. Хотелось знать, как протекала его жизнь, после того как Уэллс Наблюдатель прекратил шпионить за ним, хотя и был риск, что Джейн обнаружит его мелкое жульничество. После почти годичного перерыва Уэллс несколько поутратил нужные навыки, но наконец поиск завершился успехом. Тот Уэллс уже превратился в старика. Биолог перелистнул назад несколько страниц его памяти и просмотрел все, что произошло с момента их последней встречи. Приятно было узнать, что к концу бурной жизни двойник обрел относительный покой. После путешествия в Атлантиду, стоившего ему двух пальцев на правой руке, он совершил прыжок в мир, где сейчас и обитал. Его болезнь вошла в латентную фазу, и это позволило ему попытаться склеить свою разбитую жизнь. Однако, когда он уже поверил, что последние дни посвятит спокойным приготовлениям к смерти, на его след вышел Исполнитель. Несколько месяцев двойник Уэллса скрывался от него, не раз – исключительно благодаря счастливой случайности – ускользал у того буквально из-под носа, как, например, это было у входа в Королевскую оперу. Затем старик поменял жилье, стал зваться Баскервилем и даже поступил кучером на службу к Гиллиаму Мюррею, которого в тамошнем мире звали Монтгомери Гилмор.

В миг, когда биолог проник в его мозг, Баскервиль беседовал с тамошним Уэллсом.

– Значит, у вас нет шрама на левой руке… – говорил ему кучер. – Зато имеется шрам на подбородке, а у меня такого нет.

– Я упал с лестницы в пятнадцать лет.

– Понятно. А вот я всегда был на лестницах очень осторожен.

– Искренне рад за вас, – ответил молодой Уэллс.

Уэллс Наблюдатель молча посмеялся, сидя в своем кресле у камина и все еще не открывая глаз. Он почувствовал большую гордость за Баскервиля: во‑первых, тот практически в одиночку помешал марсианам захватить землю, во‑вторых, вроде бы сумел понять – и тоже без посторонней помощи – истинную природу вселенной и причину собственной болезни… Биолог молча простился с ним и позволил его миру неспешно исчезнуть через магическую дыру в центре своего мозга. И только тогда открыл глаза.

У Джейн глаза все еще были закрыты, так что он мог с нежностью рассматривать ее. Он понятия не имел, что видит сейчас жена, но, должно быть, это было что-то приятное, если судить по мягкой улыбке на ее губах. Минут через десять Джейн словно очнулась.