Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

Старатели — жуликоватый народец. Сегодня воскресенье. В этот день по закону штата продажа алкогольных напитков строго запрещена, все бары должны быть закрыты. А они сидят и спокойненько потягивают пиво. Закон не нарушен, он только обойден. Бар закрыт, в салуне темно, но сынишка хозяина — мальчуган лет тринадцати — продает пиво на вынос. Старатели разместились на крыльце и в коридоре рядом с салуном. Чуть что — скажут, что ящиками пива запаслись еще в субботу. Пойди докажи, что это не так.

Не выдержав духоты в автомобиле, ко мне присоединилась жена. Женщина в этих краях — редкий и почетный гость. Поэтому ее вторжение в святая святых мужчин не вызвало неприязни. Нас пригласил к себе за стол невысокий одноглазый паренек с непокорными вихрами. Ему было на вид лет двадцать пять. Манерно поклонившись, он представился:

— Даг Маккуайр, ирландец. Зовите меня просто Дагом.

Он принялся быстро составлять на пол пустые бутылки и водружать на стол полные из ящика, стоявшего рядом. Привстав с табурета, представился нам и Мэг Маккензи — художник-декоратор из Мельбурна, сухощавый, с тонкими чертами лица, темноволосый. Он хотел нам что-то сказать, но его перебил старатель лет шестидесяти.

— Это еще зеленая молодежь, — махнул он рукой в сторону одноглазого Дага и художника. — Послушайте лучше меня. Я Джордж Хайленд, вдовец, двадцать лет ковыряюсь в «норе». Это что-нибудь да значит.

Он положил на стол жилистые руки и, как бы разглядывая линии судьбы на ладонях, заговорил медленно, с одышкой:

— Двадцать лет — это что-нибудь да значит. Похоронив жену, подался сюда, в Уайт-Клиффс. Первое время ничего не мог делать. Сидел в «норе», смотрел в потолок и выл. Как шакал. Вы зелень, — он снова махнул рукой в сторону Дата и Мэга. — Вы вон побросали своих жен и примчались сюда в надежде разбогатеть, а я всю жизнь презирал деньги.

Хайленд запнулся и после небольшой паузы неожиданно предложил:

— Хотите я вам прочитаю стихи Бернса?

Лицо его преобразилось, взгляд стал одухотворенным. Он сжал кулаки и начал читать. Одно, другое, третье стихотворение. Я вслушивался в музыку слов, в проникновенные строфы поэта и поражался: в душах этих людей еще не все выжжено богом-долларом, осталось место и для высокого, благородного.

— Я понимаю тебя, Джордж, — заговорил Маккензи. — Я прежде всего художник, а уж потом старатель. Я неплохо жил в большом, шумном городе — Мельбурне. И у меня были деньги, много денег. Но ты мне объясни, почему мы все оказались здесь? Почему, когда мое кайло высекает металлический звук из породы и, значит, я наткнулся на жилу, меня начинает трясти как в лихорадке, голова идет кругом? И с тобой так бывало не раз. Ты вот это объясни.

— Когда я слышу это самое «дзынь», — заерзал на табурете одноглазый Даг, — я готов убить всякого, кто попытается помешать мне взять мой камень. Я становлюсь бешеным, а потом присяду на корточки и хохочу. От радости, от торжества над всем миром. Я добыл мой камень!

Он сказал слово «мой» с особым выражением, единственный глаз его округлился. В эту минуту Даг был страшен. Словно он действительно только что напал на «жилу».

К нашему столу подсело еще несколько человек, в том числе и старик в потертой шляпе. Беззубым ртом он потягивал пиво прямо из бутылки.

Тема, которую затронули наши собеседники, была, конечно, не новой.

— Ты, Джордж, расскажи лучше о Дэне Киндале, — обратился старик в потертой шляпе к Хайленду. — Он твой дружок. Двадцать три года подряд приезжает Дэн к нам в Уайт-Клиффе и за это время не нашел ни крошки опала. А ездит. И скоро опять появится. Вот что его сюда тянет, скажи мне?

Старик привалился плечом к Хайленду и уставился на него в ожидании ответа.

Джордж качнул руками стол, словно пробуя его на прочность, подумал немного и заговорил:

— Эту силу никто не знает. Она в камне. Можно только чувствовать, как она тебя притягивает, но объяснить ее невозможно.

Он обвел взглядом всех сидящих, будто вопрошая, удовлетворены ли они ответом. Потом хлебнул из бутылки и добавил:

— В море сирена чем моряка заманивает? Что же он не понимает, что он гибнет? Ан, надеется!

— На мой взгляд, главное тут в свободе, — вмешался Маккензи. — Я сам себе хозяин. Надо мной нет ни господ, ни понукателей.

— Вот! — вставил старик в потертой шляпе и направил указательный палец в грудь Мэга, словно дуло пистолета. — Вот они, он кивнул головой в нашу сторону, — сбросили у себя царя и теперь сами себе хозяева. Что пожелаешь, то и делай. Народ правит.

— Да нет же, — возразил Джордж. — Говорю вам — это непонятная сила, она в камне. А если Киндел не нашел ни одного опала, так что в том? Он надеется, а сила его манит.

— Нет, Джордж, свобода — вот в чем гвоздь! — не согласился Маккензи. — Когда я сижу в своей «норе», я господин. Захочу — отложу в сторону кайло и пойду к соседу поболтать. А завтра мне захочется, так я от темна до темна буду ковырять породу. И потом, я не раб вещей. Мне не нужно стремиться обязательно обзавестись домом, автомобилем, разным барахлом, чтобы щеголять перед соседями и сослуживцами. Здесь у меня только то, что необходимо: крыша над головой, еда, пара штанов и пиво по вечерам.

— А я, Мэг, мечтаю обо всем этом, — заговорил одноглазый Даг. — Вот найду свой камень, разбогатею, брошу все к черту и уеду куда-нибудь в Европу.

— Э-э, куда хватил! — скептически откликнулся Хайленд. — Что в той Европе? Давка, перенаселенность, плюнуть некуда. Был я и в других краях, помимо Европы. Нет, таких красок, таких просторов, такой надежды, как у нас в Австралии, нигде не сыщешь, разве что вот в России. Ты, Билл, правильно подметил, — Джордж кивнул старику в потертой шляпе, — русские — молодцы, они послали своего царя к дьяволу, и дело с концом. Теперь у них своя надежда, они верят в свое дело и потому счастливы.

— Ты прав, Джордж, — поддержал его Маккензи. — Ты говорил про силу в камне, так вот, надежда — она и есть та самая сила. Посмотри, сколько к нам на континент едет иммигрантов. И все надеются на счастье, на удачу. Они добрались уже сюда, до Уайт-Клиффса.

— Одной надеждой не проживешь, — усмехнулся одноглазый Даг. — Надо еще верить в себя, ух как верить! А потом надо браться за все, если хочешь, чтобы у тебя были деньги. Я вот ищу камень, строю дом для туристов, держу поросят и индюшек и ссужаю старателям деньги под проценты.

Глаз его засверкал, шея вытянулась, и он напрягся, готовясь парировать возражения.

— Знаешь, кто ты, — горячо заговорил Хайленд. — Ты — Кеван! Есть такой тип в книге Катарины Причард. Тот поганец на все был способен! Ведь давать старателям деньги под проценты — самое последнее дело!

— Это бизнес, мистер! — с издевкой ответил Даг. — Если у тебя к вечеру нет даже на стакан пива, чего тебя жалеть! В жизни надо быть сильным. Мы все тут люди сильные. Но кто-то посильнее других. Так почему я должен быть как все? Я — это я, и другого такого нет на свете.