Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

ВЕТЕР НАЗЫВАЕТСЯ «АФГАНЕЦ»

Рассказ об одной поездке

Заставка А. Кретова-Даждя

На высоте 4750 метров плохо дышится, плохо думается, а уж спится— хуже некуда. Мало того что мерзнешь, так еще всю ночь демоны снятся. Это от недостатка кислорода. В полевых условиях выходных дней не бывает, и вчера, в воскресенье, мы вчетвером поднялись сюда, в ледниковый цирк под пиком Зор-Чечекты. Цирк мы запросто называем Зор. Здесь верхний пункт наблюдений по высотному геоботаническому профилю. А начинается профиль на высоте 3860 метров, на Памирской биостанции, что в поселке Чечекты. Оттуда до цирка Зор всего несколько часов хода. Шла первая декада июня, наблюдения начались три недели назад, и мы поднялись сюда, чтобы разом сделать несколько дел. В их числе самое простое дело, неожиданно оказавшееся самым сложным. Нужно было слить воду из осадкомера. Вода в баке замерзла, его следовало прогреть паяльной лампой, а лампа что-то закапризничала. Провозились с ней битых два часа. В конце концов ржавая вода стекла в мерный сосуд, но времени потрачено столько, что я не успел сделать свою часть работы. Ребята ушли вниз, а мне пришлось заночевать: подниматься сюда лишний раз охоты не было.

Надувной матрас, спальный мешок, полушубок сверху и вся одежда, в которой я влез в мешок, от холода не спасли. Сначала ветер дул снизу, потом задул сверху, от ледников, и я долго не мог уснуть. А когда наконец отключился, начались кошмары. Они прерывались только тогда, когда перехватывало дыхание, я просыпался на миг и разворачивался к ветру другой стороной. Мешали спать и две банки консервов, сунутые вместе с флягой в мешок, чтобы не замерзли.

Рано утром свою долю солнца я получил раньше всех. Внизу еще висели сумерки. Я согрелся и снова уснул, на этот раз без снов. Когда встал, было уже восемь часов. Надо спешить: дел много. Съел банку консервов, запил завтрак холодным чаем из фляги, пнул в сердцах окончательно сломавшуюся паяльную лампу, свернул свое хозяйство в рюкзак, оставил его возле осадкомера и налегке пошел к снежнику.

В цирк Зор я впервые попал в 1952 году. Тогда снежник был чуть больше. За 16 лет он уменьшился. Летом полностью стаивать не успевал, а зимой снова сверху сходила лавина, но каждый раз, видимо, менее грозная. Из-под снежника к полудню начинал журчать ручеек талой воды. К вечеру таяние прекращалось. Сейчас, рано утром, русло ручейка можно было угадать только по кобрезиям [4] Кобрезии — травы из семейства осоковых. да снежным примулам, усевшимся на щебнистых его берегах. Растительность обрисовывала несуществующий поток. От ручейка в стороны и от снежника вниз она менялась. Возле края снежника шли единичные растения: камнеломки, мелколепестники, эдельвейсы. Ниже они сливались в группы. Ближе к руслу ручейка появлялись кобрезии, осоки, примулы, сливающиеся в сплошные лужайки. На щебнистых участках росли холодостойкие крошечные подушки остролодки, зиббальдии, аянии, проломника.

Вся эта смена подчинялась определенной закономерности, которую и надо было изучить: сначала зарисовать структуру сливающихся воедино травостоев, потом, уже внизу, проанализировать ее. Вчера сделать зарисовку я не успел…

Пока разматывал бечевку, вбивал колышки и ладил из всего этого сетку, по которой следовало делать зарисовку, солнце пригрело. Скинул ватник и в свитере почувствовал себя совсем легко. Поглядел на пик, на полосы снега, косо вытянутые сверху вниз по темным скалам, перехватил глубоким вдохом побольше воздуха и стал работать. На растениях висели искрящиеся сосульки. Под солнцем они быстро стаивали. Было безветренно, тихо, солнечно, спокойно. Где-то внизу повизгивали сурки. Работалось хорошо, и я не замечал, как летело время.

Я закладывал сетку уже на шестой площадке, когда снизу вдруг заклохтали улары, захрипела альпийская галка, послышался визг сурков и голос, звавший меня. Внизу появилась маленькая фигурка человека. Я встревожился, быстро пошел навстречу. Шел вниз, а дыхание перехватывало — высота. Это был Павел, метеоролог биостанции. Он сказал, что директор просит меня срочно спуститься вниз, что пришла какая-то телеграмма… Нет, не из дома, служебная… о чем именно — не знает. Павел закинул за спину мой рюкзак, я с сожалением оставил на морене растянутую шпагатную сетку, и мы быстро зашагали вниз. Через два часа дошли до фанерного домика стационара, где нас уже ждала машина.

Вскоре мы были уже на биостанции.

Телеграмм было две. Одна из республиканской Академии наук директору биостанции Худоеру Юсуфбекову. Из-за нее-то меня и оторвали от работы в цирке Зор. Директору предписывалось выехать с группой сотрудников к 19 июня в Душанбе для обсуждения срочных изменений в перспективном плане исследований. Другая телеграмма была мне. Еще с весны мы с группой почвоведов договорились встретиться в долине Банча для совместных работ. Сейчас они извещали телеграммой, что будут ждать меня в райцентре в течение дня 14 июня. До встречи оставалось всего три полных дня.

Мы с Худоером выложили обе телеграммы на стол и приступили к обсуждению ситуации. Худоер считал, что мне необходимо ехать с ним в академию. И он был прав: по пашей лаборатории объем работ больше, чем по любой другой. Но срывать встречу с почвоведами тоже нельзя: от нее зависела включенная в программу прокладка профилей, интересных только при совместной работе. А по времени получалась накладка…

В конце концов решили, что Юсуфбеков выезжает в Душанбе через Ош и Ферганскую долину машиной, по пути делает накопившуюся в Алайской долине и на Ошской базе работу, а я еду попутной машиной в Хорог, оттуда лечу самолетом в Банч, встречаюсь с почвоведами, намечаю с ними совместные профили, уговариваюсь о месте новой встречи, потом лечу в Душанбе, а оттуда, когда кончится обсуждение, снова лечу в Банч и работаю там с почвоведами столько, сколько нужно. У этого плана был один серьезный минус: он был рассчитан на точность сроков, а в горах соблюсти эту точность удается не всегда. Худоер предложил ехать сегодня же…

Через час мы выехали на тракт. Юсуфбеков в газике повернул на север, а я дождался попутного ЗИЛа, кинул в просторную кабину рюкзак, уселся рядом с водителем и поехал на юг. Спросил шофера, может ли он не останавливаться в Мургабе. Очень спешу, дескать. Тот сказал, что остановится только на заправку, сам спешит. Я откинулся на сиденье и попытался вздремнуть, чтобы «добрать» то, что недоспал ночью в цирке Зор.