Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

Подъем на перевал Гушхон очень крут. Он начинается прямо от Джамака. Путь идет по узкой щели, которая тоже зовется Гушхон. За восемь лет до описываемых событий я ходил через этот перевал. Спуск с него приводит прямехонько к райцентру Ванч, как раз туда, куда мне надо. Это обстоятельство тоже было учтено, когда мы принимали решение идти через Гушхон. Впереди идет ишак, за ним шагает, погоняя животное хриплым криком, Курбан. Потом иду я. Леша замыкает шествие. Это уже не одинокая пара путников, а целый караван.

Подъем трудный. Тропа фактически отсутствует. Путь идет по глыбистой пойме крутого потока. Склоны уходят в небо почти отвесно. Мы торопимся: до темноты надо дойти до цирка. А это два километра подъема. Даже больше. Шагаем с камня на камень. Ишак выбивается из сил. Мы тоже. Солнце, наверное, уже ушло за гребень. Во мгле его не видно, но становится заметно темнее. Вскоре Курбан останавливает ишака:

— Здесь отдыхать будем. Совсем плохо видно.

До цирка не дошли. Не успели. Уже в сумерках Курбан насобирал прутиков, кизяка, сухих зонтичных трав. Чай пили в полной темноте молча. Устали так, что говорить не хотелось. Спать разместились здесь же, в камнях. Я приспособил кое-как ребра и плечи к выемкам между камнями, застегнул мешок, и это было последним осознанным действием за день.

Курбан, видно, промерз ночью в своем халате: разбудил он нас еще в полной темноте. Пока укладывали пожитки, Курбан на остатках прутиков подогрел вчерашний чай. Когда вышли в путь, во мгле «афганца» чуть прорезались предрассветные сумерки.

Часа через три вышли к цирку. Дальше ишаку хода не было. Мы перевьючили рюкзаки на себя и простились с Курбаном. Он сунул Леше в руки чугурчук, попросил передать его в Ванче своему брату Муроду и быстро погнал ишака вниз.

Июнь в высокогорье — это еще не совсем лето. В цирке лежало много, нестаявшего снега. До перевала было еще метров четыреста подъема. Гребень вздымался перед нами скально-снежной стеной. Было часов десять утра. До предельного срока встречи с почвоведами оставалось часов двенадцать.

Леша, проревизовав состояние своих кедов, покачал головой. Предложил мне на время похода обменять ледоруб на чугурчук. К ледорубу он больше привык. Я взял чугурчук и сразу почувствовал себя где-то в неолите. Чугурчук — это четырехметровый шест из рябины или кизильника, упругий, прочный. С одного конца шест заострен и заделан в железо. Получается копье. Но служит чугурчук не как оружие, а для перехода через горы, ледники и ущелья. На него можно опереться, как на альпеншток. На леднике его несут под мышкой наперевес, и, если провалишься, чугурчук ляжет поперек трещины, не даст погибнуть. С помощью чугурчука можно перемахнуть через четырехметровой ширины поток, сделав обычный прыжок с шестом. Ни один местный охотник в горы без чугурчука не ходит. Хорошая вещь — чугурчук, хотя и выглядит он как древнее копье.

От цирка подъем шел с нарастающей крутизной. На стенку выходили, цепляясь за камни ледорубом, чугурчуком и руками. Леше было особенно трудно удерживаться на крутой стенке своими стертыми кедами. Вверху скала сменялась слоистым снегом. Когда до края снеговой стенки осталось метра два, я приставил к ней чугурчук, придерживая его руками, а Леша, ухватившись за шест одной рукой, стал вырубать ступени в снежной толще. Дотом он вылез наверх, радостно присвистнул и стал за тот же чугурчук вытягивать меня. Наверху лежал ледник. Он забился во впадину между острыми зубьями гребня, оседланного скалами-«жандармами». Здесь мгла была не такой густой, и зубчатая пила водораздела хорошо просматривалась. Диаметр ледничка всего метров триста.

Великая вещь — зрительная память. За восемь лет, прошедшие с тех пор, как я был на этом ледничке, мне довелось проделать тысячи километров пути по самым разным местам. На воспоминание наслоились сотни новых впечатлений. А ведь помнил, как мы шли по леднику много лет назад.

Вывесив перед собой чугурчук, я пошел впереди. Шагал довольно уверенно. Только древко чугурчука прижимал локтем покрепче. Леша шел след в след в трех метрах позади. В одном месте я провалился было по пояс, но ноги уперлись в твердую поверхность ледника. Пока я месил вокруг себя снег, выбираясь на твердый наст, Леша решил обойти меня и тоже провалился, но уже по самый рюкзак. Я ругнулся, протянул ему чугурчук и подтащил волоком к себе.

Потом мы еще с полчаса месили рыхлый слой снега: я впереди, Леша — за мной. По ту сторону хребта ледничок спускался круто, но не стенкой. Край его был хорошо виден. Я сел верхом на чугурчук и, притормаживая пятками, съехал вниз. Леша съехал на боку, тормозя лопаткой ледоруба…

Мы вышли в пологий цирк, густо поросший хохлаткой, родиолой, лисохвостом, гречишником. На щебне краснели острые соцветия ревеня. Высота 4000 метров. Внизу лежала мгла «афганца». Мы разлеглись на траве, поели, покурили. Леша засунул палец в дыру, зиявшую в подошве его кеда. Я вынул из ботинок стельки, отдал ему. Зашнуровав кеды, Леша попрыгал на месте, одобрил результат. Подниматься с места было трудно: нош не слушались. Но идти все равно надо.

Сначала под ногами шуршали кустики памирского котовника. Постепенно они затерялись среди костровой степи, круто положенной на склон. Через час степь под ногами сменилась густой порослью серебристой полыни. По мере спуска видимость становилась все хуже: мы погружались в пыльную толщу «афганца». За спешкой как-то не заметили, что журчавший рядом ручей исчез, а когда заметили, захотелось пить. Спускались по каменным глыбам, загрузившим дно ущелья. Иногда было слышно, как под камнями журчит вода. От этого пить хотелось еще больше, но докапываться до воды было некогда.

Еще часа через два хода вода вдруг вырвалась из-под камней. Чистая, отфильтрованная толщей осыпи, вкусная. Лежа долго пили. А когда- поднялись, увидели, что рядом стоят двое парней и смотрят на нас с интересом, а на Лешину кобуру — с опасением. Мы за питьем и не услышали, как они подошли. Парни сказали, что кишлак Гушхон совсем рядом, только из-за пыли его не видно. Потом они пошли вверх, а мы — вниз.

В кишлаке нас напоили чаем в первом же доме. После чаепития мы поговорили с хозяином о жизни, а потом перешли мост и вышли на правый берег, прямо в сады районного центра Ванч. Было 18 часов 14 июня. В чайхане сидели почвоведы. Мой приход в срок они приняли как нечто само собой разумеющееся.

Леша отнес Муроду чугурчук и утром укатил в Душанбе на машине геологической экспедиции, а я отправил в Ботанический сад телеграмму и двинулся с почвоведами вверх по долине намечать совместные профили. До моего возвращения из Душанбе почвоведы решили отрабатывать свои объекты без меня.