Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Вся семья Залихановых — этих шерпов Приэльбрусья — не оставляет родные места. Брат Хуссейна Михаил — биологи физик, мастер спорта международного класса, привнес науку в горные края. Другой брат, Владимир, тоже спортсмен, долго был начальником «Приюта одиннадцати» на высоте 4 260 метров. Теперь там построена гостиница и он ее директор. Скоро туда протянется новая канатная дорога…

А сестра Хуссейна живет тоже недалеко от родного аула. Она — администратор высокогорной гостиницы «Иткол».

— Вы помните большое восхождение на Эльбрус в 1967 году? — спрашивает Хуссейн и протягивает руку к горам. — Об этом восхождении много писали, оно было посвящено 50-летию нашего государства. Сколько спортсменов ходило? О! Несколько тысяч! Когда вошли в зону снегов и я оглянулся, то увидел колонну, растянувшуюся на многие километры. Не-ет, не все дошли до вершины, но картина, скажу вам, получилась внушительная, она мне запомнилась на всю жизнь.

Истоки Баксана, где искать вас?

Здесь, в самом начале, в голове стодвадцатикилометрового ущелья Баксана все так дивно, так красиво и необычно, что взор лишь рассеянно блуждает вокруг. Вот эти сосняки, красивейшие рощи, чудом уцелевшие на дне ущелья по обеим сторонам речного русла… Они стоят в сонном царственном величии, их спокойствие охлаждает даже пылкую страсть молодых туристов. Громкоголосые, шальные, вываливаются они из автобусов и замирают, пораженные, чтобы потом тихо, осторожно ступая, войти в одну из рощ и безмолвно, как в храме, пройтись под тенистыми деревьями, ощущая через подошву кедов холодноватую жесткость камня, едва укрытого мхами и коричневой хвоей.

Тропы, тропы, протоптанные тысячами кедов, обходят огромные валуны, навсегда застрявшие в лесу, теряются в ольховых кустах, ведут вниз, к журчащему ручью. Ты и есть Баксан? Нет, это один из безымянных ручейков, кристально чистых и отменно холодных, которые только что упали с заоблачных высот и еще не успели перевести дух, не успели найти речку и в поисках ее петляют среди камней, затемненные соснами. Вниз, вниз, ручейки! Баксан где-то там!

Тропа выводит на опушку. Просвет. Дорога. Теперь взгляд вверх, на небо.

Но неба здесь мало. Здесь горы.

Впереди, справа, слева, едва ли не отвесно, подымаются каменные степы, где голые, будто срезанные гигантским стругом, где рассеченные малым ущельем, заваленные глыбами камня, щебнем. Смелые сосенки зелеными островками пятнают их. Березовый кустарник, искореженный, кривой, все-таки живет на этих неудобных косогорах. А выше…

Заболела шея, но взора не оторвать.

На крутых боках Донгуз-Оруна бешено пляшет ручей.

Он не течет, он просто падает бесчисленными водопадами. Упадет, ударится о порог, разлетится в сторону и… снова вниз. Уже не вода это, а сплошной поток взбитой пены. Он высоко, метрах в пятистах, и голоса его не слышно, только вся в извивах белая лента. Откуда ты, миленький?..

У самого неба зеленеет глыба льда с белыми краями. Упирается это чудо одним концом на каменные плечи горы, другим подпирает голубой свод и сливается с ним. Ледник. И десять ручьев из-под него. Мельчайшие брызги висят над горой.

Стена ледника снизу кажется отвесной. Сколько метров в этой столбами отваливающейся стене?

— Пять, семь? — гадает только что прибывший турист.

— Шестьдесят, — отвечает старожил, побывавший близ ледника.

Это высота здания СЭВ в Москве. Поднять его (в ледяном варианте!) и поставить на гору — вот и будет Донгуз-Орунбаши.

А справа, весь в расщелинах, поросших березой, ольхой, высокогорным грабом, горбится Чегет. Вершина его скрывается за коричневым перепадом, там построено что-то круглое, и к этому круглому на мачтах тянутся две нитки канатной дороги с такими изящными креслицами, что перед подъемом их хочется еще раз испытать на прочность. В креслицах разноцветные фигурки, одни — замеревшие от красоты, разворачивающейся перед ними, другие, напротив, очень оживленные, жестикулирующие.

Опустим голову, пусть отдохнет ноющая шея. Оглянемся по сторонам.

На опушке леса, как на цветной открытке, стеклянное четырехэтажное здание гостиницы «Иткол». А выше ее плоской крыши бугрятся белейшие бока снежного Эльбруса. Все солнце, ударившись об эти склоны, отражается сюда, в ущелье, и смотреть поэтому на снега просто невозможно без темных очков.

Ландшафт венчают плавные вершины Эльбруса. Лишь в хороший бинокль можно увидеть снизу темное пятнышко «Приюта».

После суровых стен ущелья в средней его части верховья Бак-сана кажутся веселыми, светлыми, до краев наполненными жизнью. Это впечатление необманчиво. Зеленые сосняки, пять гостиниц, отличная дорога, туристские базы, магазины, кафе, нарзанные ключи с натоптанными подходами, вид на Чегет, Эльбрус и люди, люди, люди… разноязычная речь, взрывы смеха. Почти миллион туристов за год!

Это и есть Баксан эстетический, Баксан счастливых людей. Уже здесь, в верховьях, река начинает приносить пользу.

Но где же все-таки он сам? Покажись, молодой Баксан!

Канатная дорога подымает нас на первую станцию. Чуть выше стоит круглое здание, которое видно снизу. Это кафе с очень точным названием «Ай». Все отсюда «ай»: и Эльбрус, который кажется близким и совсем невысоким, и ледник на соседнем Донгузе, и уходящее вниз ущелье Баксана, по которому мы приехали, и очень голубое небо, и пьянящий воздух.

Затем еще подъем, уже в субнивальную и альпийскую зону. Глубокое ущелье между Чегетом и южным боком Эльбруса становится ближе, там блестит ленточка реки. Это изначальный Баксан.

За туристским лагерем «Азау», на поляне с тем же названием нас встречает густое мелкотравье последнего перед ледником луга. Ущелье мельчает, коричневые камни его днища почти сравниваются с поверхностью луга, и вот он, ледник, дающий начало сотне ручейков и струек. Они принимают воду из зеленоватой, потрескавшейся, языкастой окрайки льда, бегут, спешат, толкаются, сливаются, падают с порога на порог и исчезают под камнями, наконец появляются немного ниже уже сильным потоком, говорливым и неукротимым.

Это малютка Баксан, живой и деятельный.

Слева в него врывается Терскол, собравший воду у ледника Эльбруса. Теперь уже Баксан возмужал, он свиреп и опасен, его не перейдешь.

Справа из ледового озера Донгуз-Орункель в Баксан с ходу влетают еще один приток и с десяток безвестных ручьев — часть видимых, часть подземных, вернее, подкаменных. Баксан как бы вспухает и, свалившись вниз метров на семьсот, проносится мимо гостиниц и людского многоголосья с таким независимо свирепым видом, что вызывает уже чувство опасливого удивления.