Александр Казанцев - Фаэты. Рассказы о необыкновенном

И тем не менее их ватаги устремляются к озеру!

Самые отчаянные влетают в воду с разбегу, разбрызгивая ее, вздымая клубы тумана. И носятся по мелководью с хохотом, визгом, криками радости.

Марсиане получили земную воду, марсиане дышат воздухом под собственным небом!

Так разве не лучше ли было хоть сто лет подряд слать с Земли в космос ракеты Жизни вместо того, чтобы за сто минут погубить ракетами Смерти жизнь на Земле или даже уничтожить всю планету, как случилось с Фаэной?

Не так ли, Даль? Не так ли, Мада? Не так ли, Аве? Не так ли, Эра?

Но только Даль отвечает мне:

- Прав, тысячу раз прав один из наших видных ученых, говоря, что «нельзя допустить, чтобы люди направляли на свое собственное уничтожение те силы природы, которые они сумели открыть и покорить».

Никто из резвящихся в воде марсианских ребят не знал ни о Жолио-Кюри, ни об этих его словах, но новую радость жизни подарили им люди, понявшие, чему должны служить знания.

И я с этими людьми всей душой до того самого мига, когда рядом с Эрой займу свое место в межзвездном мавзолее, который отыщут в космосе мои земные друзья.

Дай руку мне, Даль! Мы- братья!

Октябрь 1968 г. - февраль 1971 г.

Москва - Абрамцево

Двадцать лет назад во время путешествия на теплоходе «Победа» вокруг Европы я побывал в Греции. Два десятилетия понадобилось мне, чтобы расшифровать загадку последнего мифа о Геракле, и лишь теперь я готов рассказать об этом.

Афины! Средоточие древнего эпоса, колыбель цивилизации. Здесь процветали высокие искусства, театр и поэзия в ту самую пору, когда народы Европы рядились еще в шкуры и жили в пещерах.

Над пестрой мозаикой городских крыш высится скала с плоской вершиной, над которой виднеется что-то вроде короны, похожей на ферзя с шахматной диаграммы. Бело-желтая, словно отлитая из сплава золота с платиной. Но это мрамор. И просматриваются не зубцы короны, а колонны разрушенного храма.

Наша туристская группа, состоящая из писателей и художников, поднималась к Акрополю долго. Дорога к нему была трудной и длинной. Тем поразительней оказалось впечатление от величественного полуразрушенного здания Парфенона. В чем секрет? В строгой ли математической логике сооружения: восемь колонн на короткой стороне храма, семнадцать (именно 17= 2x8+1!) по длинному фасаду? В незаметном ли глазу наклоне колонн внутрь, который, скрадывая перспективу, как бы выравнивает их, не позволяет им при взгляде снизу «развалиться»? Или в ощущении воздушной легкости и гармоничности храма, пробуждающего невольные воспоминания о богине Афине Деве, чья исполинская статуя стояла здесь ранее, сверкая золотом в солнечных лучах? Теперь от нее остался лишь постамент. Но путешествующие атеисты двадцатого века с их пылким воображением готовы были преклоняться перед великолепным языческим идолом.

Боги Олимпа! Сколько превосходных сюжетов получили мы от наивных, но поэтических верований эллинов!

Это Зевс-громовержец, силой воцарившийся среди богов, неистовый сластолюбец, зорко высматривающий для себя земных красавиц.

Его покойно-величавая жена, непреклонная Гера, покровительница домашнего очага и в то же время беспощадная гонительница рожденных от прелюбодеяния детей Зевса, в том числе и Геракла, побочного сына своего эгидодержавного супруга.

Бог света, враг зла, златокудрый, сияющий, но порой жестокий Аполлон с серебряным луком и не знающими промаха золотыми стрелами.

Богиня любви Афродита, воплощение женской красоты, рожденная из морской пены…

И множество других «узкоспециализированных» богов светлого Олимпа, которым противостоит брат Зевса Аид, правящий скорбным царством теней.

Украдкой подобрали мы бесценные сувениры, крохотные, хрустевшие под ногами кусочки мрамора. Лишь много лет спустя я узнал, что туда по ночам завозили на самосвалах битый мрамор из карьеров. Это делалось специально для легковерных и жадных туристов, готовых растащить «на память» памятники старины.

Довольные и взволнованные, вспоминая известные с детства мифы, шли мы по шумным улицам древнейшей из европейских столиц.

Афины, в отличие от Рима с его остатками Колизея и раскопанными руинами прямо на улицах, ничем, казалось, не напоминали своего древнего прошлого, но…

На углу переполненного машинами проспекта, величественно запрокинув голову, словно рассматривая видимый отсюда Акрополь, стоял старик. Он держал на плече палку с ворохом губок, не поддельных, а собранных ныряльщиками со дна морского, чем-то похожих на детские воздушные шарики.

Задержавшись у перекрестка, мы все еще говорили о богах Олимпа, об их борьбе с титанами за власть над миром. О том, как они влюблялись, плодили детей, вели вполне земной образ жизни, следили за людьми, помогали героям, а Геракла даже сделали бессмертным.

- Рад, что наши древние боги занимают вас,- на чистом русском языке обратился к нам продавец губок.- Жаль, не вижу вас, мои бывшие земляки.

- Но мы перед вами,- начал было поэт, но спохватился, поняв, что старик слеп.

- Я родился в Колхиде,- продолжал тот,- жил там на берегу Черного моря и до сих пор как бы вижу Кавказские горы и ту скалу, к которой бегал еще мальчишкой, ту самую, к какой был прикован Прометей.

Он произнес это с таким серьезным видом, что мы переглянулись.

- Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее и Геракле…

Старый грек заинтересовал нас.

- Вы давно перебрались на родину? - спросил поэт.

- На «родину предков»,- отозвался старик и, раздраженно махнув рукой, продолжил: - Отсюда виден Акрополь, но, увы, не видна наша с вами родина.

- Вы тоскуете о ней?

- Потому и заговорил с вами, услышав родной язык.

- Да, мы под впечатлением Парфенона! Какой непревзойденный гений создал его!

- Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Увы,- вздохнул старик,- гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди земли?

- С вами интересно беседовать,- сказал поэт.

- Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.

- Может быть, мы пройдем в кафе напротив? - предложил художник.