Клод Фаррер - Мир приключений, 1926 № 02

Мы обсуждали наш план на ступенях у входа в отель. В полуземледельческих обществах, — говорили мы, — очень сильна любовь к потомству. Поэтому, и еще по другим причинам, план похищения более уместен здесь, чем в центре, где вращаются в радиусе газет, где репортеры распространяют в обществе все новости и дают пищу язычкам.

Мы знали, что все оружие Гипфельбурга против нас — это его полицейские, может быть, пара сонных ищеек и одна или две заметки в «Недельном бюджете фермеров». Все, казалось, благоприятствовало нам.

Жертвой нашей должно было быть единственное дитя зажиточного обывателя Эбенезера Дорсэта. Отец был человек почтенный и экономный, любитель закладных на земли и объявлений о несостоятельности его должников. Он серьезно и благородно ходил по церкви со сбором пожертвований на нужды храма. Дитя его было десятилетним мальчиком с веснушками в виде барельефов и волосами цвета обложки иллюстрированного журнала, который покупаешь в вокзальном киоске, когда торопишься на поезд. Мы с Биллем решили, что Эбенезер сразу даст нам со страху выкуп в две тысячи долларов — до последнего цента. Но подождите, пока я вам все расскажу!

Приблизительно в двух милях от Гипфельбурга находилась невысокая гора, поросшая густым кедровым лесом. На противоположном склоне горы была пещера. Мы сложили там наши съестные припасы.

На закате летнего дня мы проезжали на одноколке мимо дома старого Дорсэта. Его дитятко стояло на улице и швыряло камнями в кошку, сидевшую на противоположном заборе.

— Эй, мальчуган! — крикнул Билли. — Хочешь мешочек с пряниками и хорошую прогулку в экипаже.

Мальчик швырнул в Билли куском кирпича и попал ему на волосок от глаза.

— Это обойдется старику еще в пятьсот долларов, — сказал Билли, над колесом, спрыгивая на землю.

Мальчик боролся, как дикий зверь, но мы, в конце концов, запрятали его под сиденье и уехали. Мы привезли его в пещеру, и я привязал лошадь к кедровому дереву. Когда же стемнело, я отвез одноколку в маленькую деревню, где нанимал ее, и вернулся к горе пешком.

Билль залеплял английским пластырем царапины и опухоли на своем лице. У входа в пещеру, за большим обломком скалы, горел костер, и мальчик следил за чугуном с кипящим кофе. В его красных волосах торчало два пера. При моем приближении он прицелился в меня палкой и сказал:

— А, проклятый бледнолицый, посмеешь ли ты подойти к лагерю Черного Предводителя, ужаса прерии!

— Он чувствует себя уже совсем хорошо, — сказал Билли, заворачивая брюки и рассматривая ссадины на ноге. Мы играем в индейцев. Я — старый Хэнк, охотник, пленник Черного Предводителя, и на заре меня оскальпируют. Клянусь святым Иеронимом, у этого ребеночка серьезные замашки.

Да, сэр, этот мальчик чувствовал себя так хорошо, как еще, кажется, никогда в жизни. Удовольствие жить в пещере заставило его забыть, что он сам пленник. Он сейчас же окрестил меня Змеиным Глазом, шпионом, и объявил, что на заре, когда вернутся его воины, меня зажарят на костре.

Потом мы ужинали. Он набивал себе рот ветчиной, хлебом и салом и болтал. Застольная речь его звучала приблизительно так:

— Мне это нравится. Я еще никогда не ночевал под открытым небом, — но раз как то у меня был маленький опоссум, и в последний день рождения мне было 9 лет. В школу ходить мне противно. Крысы сожрали у тетки Джимми Тальбота шестнадцать куриных яиц с крапинками. А в этом лесу есть настоящие индейцы? Дайте мне еще сала! Ветер дует, когда деревья качаются. У нас было пять щенков. Почему у тебя красный нос, Хэнк? У моего отца куча денег. А звезды горячие? В субботу я два раза избил Эда Уокера. Терпеть не могу девчонок! Жаб ловят только веревочкой. А быки кричат. Почему апельсины круглые? У вас в пещере есть кровати? У Амоса Муррей шесть пальцев на ноге. Попугай может разговаривать, а рыба и обезьяна — нет. Сколько будет двенадцать?

Каждые две минуты мальчик вспоминал, что он чернокожий разбойник. Тогда он схватывал свое ружье — палку и на цыпочках подходил к выходу из пещеры, чтобы убедиться нет ли по близости разведчиков ненавистных бледнолицых. По временам он издавал такие победные клики, что старый охотник Хэнк содрагался. Этот мальчик терроризировал Билля с первого же мгновения.

— Черный Предводитель — сказал я дитятке, — хочется тебе домой?

— Ах, зачем? — ответил он, — Дома мне совсем не весело. В школу ходить мне противно. Мне нравится жить в лагере, в лесу. Ты меня не отведешь домой, Змеиный Глаз, правда?

— Сейчас еще нет, — ответил я. — Мы еще проживем в этой пещере.

— Отлично, — сказал он. — Это будет чудесно! В жизни не было мне еще так весело.

Мы легли спать около одинадцати часов. На земле были разложены два больших пледа и ватные одеяла. Мы положили Черного Предводителя между нами. Мы не боялись, что он убежит.

Три часа он нам не давал уснуть. При малейшем треске сучка или шуршании падающего листа его юная фантазия разыгрывалась, он вскакивал, хватал свое воображаемое ружье и кричал нам в ухо:

— Пст, товарищ!

Я, наконец, заснул тревожным сном. Мне снилось, что меня увел в плен кровожадный пират и привязал к дереву. На заре меня разбудили отчаянные крики Билля. Это был не вой, не рычание и не крик ужаса. Вообще в этих звуках не было ничего похожего на нормальный мужской голос. Это были испуганные, положительно неприличные для мущины вскрикивания. Так кричат женщины, увидевшие привидение или гусеницу. Ужасно, когда слышишь, как храбрый, сильный человек отчаянно кричит на заре в пещере!

Я вскочил, чтобы посмотреть, в чем дело. Черный Предводитель сидел на груди Билля, запустив одну руку в его волосы. В другой руке его был острый охотничий нож, которым мы резали сало. Он усердно и очень реально старался скальпировать Билля, приводя в исполнение приговор, вынесенный им накануне старому Хэнку.

Я отнял у ребеночка нож и уговорил его снова лечь. Но с этого момента пропала последняя храбрость Билля. Он лег с нами, но ни на минуту не сомкнул глаз. Я, было, задремал, но на восходе солнца вспомнил, что Черный Предводитель собирался изжарить меня в этот час на костре. Я не был нервен и не боялся, но зажег трубку и сел, прислонившись к скале.

— Почему ты так рано встаешь Сам? — спросил Билль.

— Я? — ответил я. — О, это у меня просто заболело плечо. Я думал, что оно пройдет, если я сяду.

— Ты лжешь, — сказал Билль. — Ты боишься. Ты должен был быть сожжен при восходе солнца, и ты боишься, что он это сделает. И он это сделал бы, если бы нашел спичку. Послушай, Сам, разве это не ужасно? Неужели ты еще думаешь, что кто нибудь заплатит деньги, чтобы получить обратно такого злобного человечка?