Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

Наказывать кота было пустым делом — он не признавал ни словесных запретов, ни длительных заключений в пустом сарае. Невозможно было и расстаться с ним, а после того, как денежные знаки изменили свою стоимость, и Рубль соответственно подорожал, Василий, видимо, был вынужден смириться с вредным характером кота и отступиться от несговорчивой твари.

Но вот беда — кот сам не желал отступаться. Почувствовав слабину хозяина, Рубль надумал следовать за Васькой по пятам, и, когда настало время идти на зимовье, кот опередил охотника на тропе и, поуркивая на собак, доплелся до избушки.

Относить кота домой не было времени, и он остался на все время промысла. Рубль все так же задирал собак, отгонял их от мисок и исправно исследовал все, что могло представлять хоть малую ценность для охотника.

Добрался Рубль и до выправленных шкурок, и Василию во избежание искушения отнести кота в тайгу и оставить там кому-либо на съедение пришлось отложить охоту, взять в руки топор и прирубить к избушке чулан для пушнины.

С тех пор каждый год и отправляется кот вместе с охотником на зимовье. Отправляется так же исправно, как мой старый нож, и, пожалуй, без этого Рубля Василий не представляет себе вечернего чая, метельных ночей и всего того таежного таинства, которое мы коротко называем охотой и которое, как и положено всякому любимому делу, обставляется у нас своими загадками, секретами, правилами и привязанностями…

Без собак нет и не может быть настоящей охоты. Правда, есть самоловные способы добычи и белки, и куницы, есть и клепи, и плашки, и жердки на рябчика, но как пойти одному по тропе, кто выручит тебя при встрече с опасным зверем, кто поговорит с тобой умными глазами у вечернего огня. А у кого еще есть такие мягкие, податливые уши, которые потрогаешь иногда рукой, и будто что-то растеплит, отогреет таежное жилье…

Нет, без собаки в тайге нельзя. И наверное, поэтому снуют, вертятся под ногами, развалившись в тени, спят, сонно побрехивают на прохожего у каждой деревенской избы Добики, Дозоры, Шарики, Вьюги и Дамки.

Эти собачьи имена живут вечно в каждой деревушке. Порой Шариков и Тобиков набирается так много, что непосвященному трудно понять, об одной или нескольких собаках идет речь. Но сами «однофамильцы» не путают друг друга и вряд ли подойдут к чужому человеку на вроде бы знакомый призыв: «Шарико-то! Иди! Что даваю!»

Дозоры и Моряки появились попозже — эти имена при» несли с собой в деревню бывшие пограничники и флотские. Следом за современными именами появились и ультрановые, и теперь нередко слышишь, как будущий охотник призывает к себе будущего помощника: «Мухтар! Ко мне!»

А вот Зима, Вьюга, Метель, Пурга — это совсем наше, рожденное здесь вместе с Бураном и Морозной. А попробуйте поищите вокруг Лето, Весну или хотя бы Осень — не берут у нас в руки ружье ни весной, ни летом, ни даже осенью — вот и достались собакам только зимние имена.

Говорят, раньше собаки звались по старинке. И может быть, в память о прежних удачных тропах и нарек дедка Афоня своего последнего кобеля давнишним именем — Корсонушка.

Корсонушка и Пальмуха — особенные собаки. Они вставали на ноги уже тогда, когда старик забывал ходкие тропы за куницей, когда медведь и лось на каждом шагу были для Афанасия Тимофеевича больше воспоминаниями, а сам великий охотник постепенно оборачивался добрым сказочником и неугомонным составителем невероятных таежных историй.

Я боюсь категорически утверждать, что собаки и их владельцы сходятся подчас характерами до такой степени, что представляются чем-то единым, но многие примеры замечательных совпадений все-таки позволяют сравнивать ум, ласку, незаурядные способности Пальмухи и Корсонушки и даже их необычную для зверовых собак обидчивость с доброй благожелательностью талантливого человека, родившегося, выросшего и состарившегося в тихом и мудром лесу.

Дом дедки Афони стоял на горе и был в прошлом верхней, главной, избой в деревне. Около крыльца вечно возлежали в гордой и независимой позе сытые, довольные жизнью остроухие псы. Они строгими взглядами провожали каждого прохожего, но почти никогда не поддерживали сварливый брех соседских собак. Все говорило о крепком и уверенном в себе человеке, занимавшем эту не слишком богатую, но достаточно видную и независимую избу.

А вот с тех пор как оставил старик прежнее ремесло и лишь изредка тешился белкой около деревни, изба опустела.

Афоня постепенно перебрался в небольшой, неприметный домик, прирубленный к избе со двора и остался там доживать век, добро и немного грустновато поглядывая из крошечного окошка на далекий теперь лес.

Вместе с хозяином перебрались и собаки. Они будто тоже сразу постарели, поникли, потеряли былое положение в деревне и мирно полеживали у низкого порога.

Оставлять и держать без дела ходких за любым зверем псов старый охотник не собирался. Уже на следующую осень он свел их в лес вместе с соседом, как мог, объяснил Паль-мухе и Корсонушке, что нужно привыкать к новому хозяину. Собаки что-то поняли и первый раз в жизни ушли от своего дома с чужим человеком.

В лесу они, как и прежде, умно и споро работали по черной тропе, пошли и по снегу, но однажды сами вернулись из леса и отказались покинуть своего настоящего хозяина.

Уходить из леса собаке не полагается — это предательство. Предательство строго наказывалось, но в тот раз дедка Афоня даже не сердился на своих псов.

Вечером у самовара сосед подробно рассказал о происшедшем… Белка скатилась с еловой лапы и упала на снег. Ее оставалось только освежевать, убрать сырой мех в холщовую тряпицу, а тушку приберечь для капкана, настороженного на куницу. Но Корсонушка опередил охотника…

Пальмуха была постарше, да она и со щенячьего возраста не позволяла себе мять добытого зверька. В крайнем случае понятливая собака легко прихватывала белку или куницу зубами и приносила хозяину совершенно чистую, не запачканную собачьей слюной тушку. Корсонушка в ранние годы порой баловался с добычей, ударял белку клыком, иногда слюнявил и мял, но очень скоро усвоил, что можно, а Чего нельзя, и взял за правило мгновенно останавливать раненого зверька и, не донося до ног охотника, укладывать его на снег. Когда кобель горячился и Пальмухе казалось, что ее великовозрастный сын не слишком деликатно обращается с добычей, она коротким рыком предотвращала неблаговидный поступок. Так и охотились вместе две собаки.

Наверное, и в этот раз Пальмуха сама бы остановила Корсонушку. Но человек поторопился и громко прикрикнул на кобеля. Пес отошел в сторону, поджал хвост, виновато посмотрел на мать и недовольно покосился на обидчика.