Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

Рассказывая об одной из наиболее опасных и изнурительных охот, Сингх отмечает: «На протяжении всего этого длинного, неудачного дня меня не покидало ощущение, что мой противник пытался — и почти всегда с успехом — предусмотреть мой следующий шаг и соответственно обдумать свои ответные действия». Если слово «обдумать» поставить в кавычки, то все остальное не вызывает сомнений.

Сложность и опасность охоты на тигров заключаются не только в том, что эти хищники способны провести охотников, не только в силе этих могучих животных и стремительности их атак: одно лишь присутствие тигра, его рев, «кашель» вызывают страх и растерянность у людей, а то и совершенно парализуют их. В записках Сингха таких сцен немало. Обратите внимание, как «мажет» магараджа — отличный стрелок, по утверждению Сингха; как этот же магараджа закладывает в ствол своего ружья вместо патрона… свисток; как растерялся «европейский чиновник», а два индийских погонщика, услышав рев тигра, потеряли сознание от ужаса. Это, кстати, вовсе не проявление трусости: подобным образом тигриный рык действует почти на всех людей, включая и опытных охотников.

Известны случаи, когда солдаты, вооруженные винтовками, внезапно увидев тигра, бежали, кинув оружие, когда охотники, встретившие хищника, бросались наутек, совершенно потеряв самообладание и т. п. Присутствие тигров необычайно сильно действует даже на самых отважных охотников, уже много раз встречавшихся с этими хищниками.

Гибель людей на тигровых охотах — явление обычное. Это мы видим и в записках Сингха, и во многих других источниках. Но очерки Сингха знакомят нас с такой стороной этого вопроса, которая не раскрыта в книгах Корбетта и Андерсона. Эти охотники шли на тигра преимущественно в одиночку и рисковали только своей головой. В России охотились на грозного хищника как в одиночку, так и целыми охотничьими командами, но и в том и в другом случае риск был одинаков для всех участников охоты.

Иное дело — охота на тигра загоном в Индии с участием безоружных (или плохо вооруженных) загонщиков. В этом случае риск различен для знатного индийца или европейца, вооруженного лучшим в мире охотничьим нарезным оружием и находящегося на махане — помосте на дереве, и для загонщиков, идущих по густой высокой траве или пробирающихся среди кустарника. Записки Сингха показывают, что гибли обычно именно загонщики, хотя и охотники не гарантированы от случайностей.

Охотничья этика требует, чтобы стрелок никогда не оставлял раненых животных: это, во-первых, негуманно и, во-вторых, опасно для других людей, если речь идет о крупном звере. Придерживались этого правила в Индии и высокопоставленные лица, но только в чащу лезли не они, а охотники-профессионалы. Когда лорд Ридинг ранил тигра, то добивал зверя Сингх. Когда тот же Ридинг и магараджа ранили двух тигров, то Сингху было предложено «отправиться в заросли и пристрелить их». Выглядит это, мягко выражаясь, некрасиво: одни стреляют (и стреляют плохо), а другие, рискуя жизнью, лезут в чащу добивать раненого и до предела разъяренного хищника.

Большая часть событий в книге Сингха происходит в районах Джайпура и Гвалиора (а также недалеко от Алвара). В колониальной Индии это были княжества, находившиеся в вассальной зависимости от британской короны; во главе их стояли феодальные правители с титулами магараджей, раджей и т. п. Ныне Джайпур и Алвар — административные единицы штата Раджастхан, а город Джайпур — центр этого штата. Территория Гвалиора включена в штат Мадхья-Прадеш. Сингх весьма вольно оперирует понятиями «княжество» и «штат», называя, например, княжества Джайпур и Гвалиор штатами применительно к колониальному периоду истории Индии.

Думается, что отрывки из книги неизвестного прежде у нас автора, написавшего увлекательное повествование, будут с интересом встречены читателями.

Очерк

Рис. В. Умнова

Ауда жениться не стремился. Он сам говорил мне об этом, когда я приезжал в этнографические экспедиции к нганасанам в прошлые годы. Он подтвердил свою волю и в этот раз, как только я сошел с маленького самолетика у фактории, стоящей в самом центре Таймыра, и, увидев Ауду первым, задал ему традиционный вопрос.

Парень он был бесхитростный и добрый. Тридцать лет Ауда жил на свете, и половину этого времени он посвятил борьбе за свою независимость. Мамаша Ауды, старуха Фанда, неотступно требовала от него, чтобы он привел в чум жену. Она нарожала бы внуков, и Фанда была бы счастлива. Сказать по правде, с точки зрения Ауды, при такой ситуации была бы счастлива одна Фанда. Отец Ауды Фадоптэ относился к проблеме женитьбы сына совершенно безразлично. Более того, можно было предположить, что Фадоптэ сочувствовал Ауде. Фанда, его жена, отличалась исключительной сварливостью. Особого счастья он с ней не испытал и понимал, что и сын может попасть в такую же историю. Поэтому Фадоптэ всегда помалкивал, когда Фанда заводила разговор о том, что Ауде нужно жениться.

Ауда ухитрялся увертываться от матримониальных уз много лет. В ранней юности он отдал дань увлечению девицами в нганасанском стиле. Как и все парни его возраста, Ауда путешествовал по стойбищам, где были девушки, не приходившиеся ему родней, и вовсю приударял за ними. По нганасанским обычаям, не считались за грех самые близкие отношения среди молодежи. Вольности прекращались сразу же, как только стороны вступали в законный брак. Добрачные дети появлялись редко. Девицы несокрушимо верили в то, что до совершения определенного обряда с Тунямы — Великой Матерью-Огнем родить невозможно. Просто Земля-мать, которую по-нганасански называют Моу-нямы, не будет вкладывать глаза в тело женщины, пока не совершен особый обряд. Нганасаны считали, что Земля-мать вкладывает глаза в тело всех животных. Человек не представляет исключения. Глаза в теле матери обрастают мясом, получается олененок в важенке, или зайчонок в зайчихе, или ребенок в женщине. Вот и вся премудрость. Когда слушаешь старые истории, не перестаешь удивляться, что предки нганасан не придавали в деторождении никакого значения участию мужчин. Ну а если ребенок все же появлялся до брака, то это считалось неплохим предзнаменованием. Это означало, что Моу-нямы благоволит к данному роду и заботится о его продолжении без соблюдения формальностей. Орокоро, как говорят нганасаны, хорошо!

Ауда в свое время отдал дань обычаям. Но согласно строгим канонам, определявшим у нганасан брачные возможности каждого человека, можно было ухаживать за дамами только своего возрастного класса. Чтобы понять, что это за вещь, надо набраться терпения. Нганасанская система родства, как и у многих других народов, в отличие, скажем, от нашей русской системы, создавалась без учета кровного родства. Русские одинаково называют одним словом — дядей, тетей, бабушкой, дедушкой и так далее родственников и по матери, и по отцу. У нганасан же это не так. У них сохранялся древний принцип подразделения всей родни по возрасту. Так, отец отца, дед по-нашему, и старший брат отца, то есть дядя, рассматривались с точки зрения родства совершенно одинаково. Их и называли одним словом. Младший же брат отца и собственный старший брат любого человека также состояли с ним в одинаковом родстве. Людей старше себя нганасан подразделял на несколько возрастных категорий, не считаясь с тем, в каком кровном родстве они с ним состоят. Людей же моложе себя нганасан никак не различал, одинаково называя детей и внуков, племянников и прочую мелкоту.