Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

— У-га, — удивился Кабюре, — тогда чего чере-посох тебе в санки положили?

— Фанда говорит, так целее будет.

— Тати, тати, — засмеялся Кабюре, — совсем верно. Вау — парень такой: голова круженный совсем. Чего чере-посох не ставили? Кого брать будете?

— Не знаем, где Сонаре балок.

Старик опять засмеялся:

— Чего не приезжал узнать сначала?

— У Вау спроси, чего он не приезжал.

— Ладно, чай пить иди.

Вау и Ауда уже сидели без парок. Мы с Кабюре тоже разделись и подсели к столу. Народ все прибывал и прибывал в балок бригадира. Пришли отец Сонаре, еще два пастуха с женами. Повернуться в балке было невозможно. Пришли гостевать, как водится, с детьми. Малыши сидели чинно, и только пятилетний внук Кабюре, войдя с улицы, содрал с себя парку и принялся лазить прямо по гостям.

Вау делал мне руками какие-то знаки и шептал издали. А что он шептал, я не расслышал.

— Сылы ибаху, чего сказал? — спросил я Вау.

Тот громким шепотом, явно слышным всем присутствующим, повторил:

— Одну бутылку, Юрий Борисович, доставать надо. Люди собрались.

— Так ведь свататься же надо, — начал я, да осекся. Перед людьми неудобно стало. Чертов Вау — знает ведь, что на все этапы сватовства выпивки может не хватить. Но делать было нечего. Я вышел из балка и пошел к своему рюкзаку.

Веселье у нас развернулось превеликое. Одной бутылки спирта на целую бригаду маловато, конечно. Выпивка носила скорее символический характер, но настроение у всех повысилось до предела.

Вау сидел как король на именинах. Он смешил всех и смеялся сам. Особенное внимание Вау уделял Сонаре и ее отцу. Папаша Сонаре уже через час обращался с Вау как с родным сыном. Сама Сонаре хохотала беспрерывно и беспричинно, как мне казалось. С моей точки зрения, Вау держался совсем не так, как подобает свату. Он лез смотреть, как сшиты у Сонаре бакари и даже похлопал ее пониже талии, когда та выходила из балка. Это уж было слишком. Ауда сидел молча. Не поймешь — то ли злится, то ли устал. Старуха Кабюре поплелась за Сонаре. Гости разошлись. Поехал смотреть стадо и Кабюре.

— Давай ставь посох у балка Сонаре, — сказал я Вау, — Фанда ведь так велела.

— Лучше вы поставьте, — нахально заявил Вау, — а то мне неудобно как-то. Чере вы везли, а ставить я буду. Давайте сделаем, как будто мы оба сваты. Вы посох поставите, а я говорить буду, и делать все, что надо.

— Ладно, — согласился я.

Вау чего-то совсем разошелся, забыл все наставления старухи. Надо поправлять дело самому, а то перед хорошими людьми совестно будет.

Я отвязал от нарты посох, пошел к балку, где жила Сонаре, и воткнул чере перед балком. Вау с одобрением наблюдал за мной из двери балка.

— Ну, что дальше будешь делать? — спросил я Вау, войдя в балок.

— Теперь надо идти к бойкунанку — старикашке, к отцу Сонаре, разговаривать с ним и с ней тоже говорить.

— Давай иди, — сказал я.

Вау пошел.

По обычаю, он должен был долго говорить с отцом и матерью невесты. Матери не было в данном случае, следовательно, только с отцом. Вау должен был пообещать родителям богатый выкуп за невесту и договориться о приданом. По правилам во время этих переговоров мог присутствовать и жених. Однако Вау почему-то не взял с собой Ауду.

Мы лежали с женихом на спальных мешках и курили. Открылась дверь балка, и появился внук Кабюре. Он, пыхтя, перевалился через высокий порог и втащил за собой наш посох-чере.

— Ты зачем его взял? — спросил я мальчишку, — его нельзя трогать. Я тебе потом дам его поиграть.

— Бойку сказал — играй, — ответил мальчишка.

Бойку по-нганасански называют мужчин старше себя.

По именам старших называть не принято.

— Вау что ли? — спросил я, нарушая этикет.

— Э-э! — подтвердил мальчишка.

Я взял чере, понес его обратно к балку и воткнул перед ним. Судя по смеху, который раздавался из балка и громкому голосу Вау, который рассказывал о приезде кинопередвижки к ним в бригаду, до сватовства дело еще не дошло.

Пока я таскался с чере-посохом, внук Кабюре обжег себе ягодицу о печку. Печки в балках железные. Устанавливаются справа от входа. Они раскаляются сразу же, как только подкинут дров. Мальчишка разбаловался и нечаянно прижался к печке. Для совсем маленьких детей парки делают с зашитыми рукавами. Для таких парнишек, как внук Кабюре, рукава разрезают и к ним пришивают рукавички. Но лет до шести и мальчишки, и девчонки носят одинаковые штаны, которые представляют собой единое целое с бакарями — обувью. У девочек только от штанов на груди идет полоса шкуры, закрепленная за шею. Вроде комбинезончика. У мальчишек штаны кончаются на бедрах. Но у тех и у других сзади имеется вырез. Поэтому о малышах беспокоиться нечего. Снимать и надевать штанишки не приходится. Если чего-нибудь захочется, то надо только присесть.

Внук Кабюре стоял передо мной без парки. На ягодице виднелась багровая полоса ожога. Я смазал ожог вазелином, приложил вату и залепил пластырем. Мальчонка терпел все молча, только слезы стояли в раскосых глазах. По окончании процедуры он надел парку и опять пошел гулять. Упрямый тундровик взял с нарт свернутый кусок аркана — маута и ловко, не глядя, забросил на головку стоявшей недалеко нарты. Он снова собрал свой маут в кольца и пошел дальше по стойбищу. Так здесь мальчишки и учатся сложному труду оленевода. Лет с пяти они привыкают обращаться с маутом, и в пятнадцать парнишка кидает маут не хуже взрослых. А запрячь-распрячь оленей, управлять упряжкой, командовать оленегонными лайками умеют уже годам к десяти.

Вау пришел очень возбужденный.

— Юрий Борисович, — заговорил он сразу же, — надо еще бутылку доставать. Старик говорит — выпить следует.

— Ты про Ауду-то начал говорить? — спросил я.

— Пока не начал. Рано еще, думаю. Надо, чтобы старик добрей стал и невеста тоже… Очень красивая девка, прямо трястись начинаю, когда смотрю.

Ауда демонстративно перевернулся на другой бок, чтобы не глядеть на Вау.

— Не дам спирта, — сказал я. — Он еще понадобится, когда договоритесь.

— Ну не весь, — настаивал Вау. — Сейчас половину бутылки отнесу, а другая останется.

— Ладно, — сдался я.

Вау схватил половину бутылки, которую я ему нацедил, и торопливо ушел.

Кабюре подобрал своего внука в километре от стойбища. Неугомонный мальчишка ухитрился набросить маут на рога зазевавшегося оленя, и тот поволок его по дровам, по щепкам, по застругам в тундру. Малец не хотел выпускать из рук маут, но олень оказался сильнее. Когда Кабюре подъехал к внуку, тот сидел на снегу и свирепо кричал оленю, чтобы он вернулся и отдал маут. Парнишка ни за что не хотел возвращаться к дому без своего маута. Старику пришлось ловить злополучного оленя.

Кабюре втащил внука, как тюк. Малец тут же нагнулся, наступил на рукав, вылез из парки, и нашему взору представилось его ободранное о дрова пузо.