Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

— Для чего у тебя кожа, — спросил я его, — чтобы ты ее жег и обдирал, что ли?

— Нет, — ответил малец, засунув палец в рот.

— А для чего?

— Для того, чтобы мясо не пачкалось, — ответил он угрюмо.

Пришлось снова лезть за медикаментами и приводить в порядок пузо.

Старуха Кабюре, видно, здорово загуляла. Она не возвращалась домой и не кормила нас. Окаянный Вау всех сбил с толку.

— Схожу-ка позову старуху, — сказал я Кабюре.

— Ходи, ходи, — обрадовался старик, — меня ноги-то мяконькие стали, не крепкие, стоять не хотят.

Я пошел. В балке Сонаре царило веселье. Вау сидел в центре компании — здесь были все со стойбища, кроме дежурных пастухов, — и говорил, не переставая. Сонаре сидела уже с ним рядом. Что-то подозрительно все это было. Сонаре, смеясь, хваталась за рубаху Вау и утыкалась лицом ему в спину. Даже парку Вау снял! По обычаю, если ты не собираешься ночевать здесь, то парку не снимаешь, сколько бы времени ни просидел. Что он здесь ночевать, что ли, собрался? Я посмотрел на все это безобразие и сказал старухе Кабюре, что мы есть хотим. Она весьма неохотно вылезла из балка. Придя к себе, торопливо достала мясо, велела самим разогреть чай и снова поковыляла гостевать.

Поели все вместе — Ауда, Кабюре с внуком и я. После еды ничего не оставалось, как залечь на свои спальные мешки и наблюдать за Кабюре, занимавшимся воспитанием молодежи. К его внуку пришли еще трое парнишек того же возраста — от четырех до шести лет, и старик плел им разные были и небылицы про диких оленей. Пока дед толковал ребятам о повадках дикарей, о том, как раньше учили собачек загонять оленей на охотника, ребята слушали с интересом. Любопытно было и мне послушать об этих премудростях. Кабюре рассказывал о собаках своего отца. На промысле, завидев дикого, отец Кабюре прятался за какой-нибудь заструг и пускал пса. Собачка бежала к оленю, заходя обязательно под ветер. Дикий олень старался тоже забежать под ветер — это уж такой инстинкт у оленей. Собака двигалась так, чтобы олень описывал дугу, бежал по кругу, и приводила его прямо туда, где находился охотник. А еще у отца Кабюре были олени-манщики. С таким оленем он мог так близко подобраться к диким, что колол их копьем.

— Интерес мальчишек был очень практичным. Как только Кабюре стал толковать об обрядах и требовать, чтобы мальцы заучили несколько заклинаний, терпение их иссякло.

— Пусти, дед, — потребовал внук.

Он слез с колен Кабюре, натянул парку, и вся орда с восторженными воплями высыпала наружу.

Кабюре покряхтел и улегся отдохнуть. Ауда тоже завалился на мешок. Я убрал дневник, улегся рядом с Аудой и стал размышлять о том, что старые и малые везде одинаковые.

Кабюре скоро надоело сидеть с нами. Ауда молчал. Я тоже. Кабюре позвал внука и уложил его спать, а сам пошел послушать, что говорит Вау. Ауда забрался в свой спальный мешок. Я из солидарности последовал его примеру.

Разбудил меня Вау. Он тряс меня за ногу и тихонько звал по имени.

— Что ты хочешь? — спросил я.

— Юрий Борисович, — зашептал Вау, — еще спирт надо.

— Зачем?

— Я сейчас дело говорить буду, Сонаре отцу говорить буду.

— Может быть, завтра выпьете, когда договоритесь?

— Нет, — запротестовал Вау, — старик говорит — совсем выпить хочется.

Я плюнул и разрешил Вау утащить последнюю заветную половину бутылки.

Утром Вау заявился, когда мы завтракали.

— Ну что? — спросил я, как только он сел к столу.

— Четома-няга, — ответил Вау, сияя, — четырежды хорошо!

— Что хорошо?

— Сонаре говорит, пускай Ауда помоложе девку возьмет. Ведь он совсем молодой.

— Что она, замуж не хочет, что ли?

— Маленько-то хочет. За меня идти хочет.

Это было ни с чем не сообразно. Я и представить себе не мог, как появлюсь на глаза Фанде и Фадоптэ.

— Бойку, — обратился я к Кабюре, — пускай мне оленей соберут. Я к Биля аргишить буду. Там погостюю.

Мне казалось, что за неделю страсти поутихнут, и можно будет вернуться.

Ауда с надеждой глянул на меня и заявил:

— Я, однако, тоже к Биля аргишить буду.

— Кумосы! — восхитился Вау. — Я тоже у Биля век не был. Я тоже вместе с вами аргишить буду.

Вау ехал и пел.

— Сначала грудь — источник наслаждения для мужчины. Потом грудь — источник питания для ребенка. А после грудь — одна беда для старухи. Думает старуха: зачем мне грудь? Что толку от нее?

Вау горланил на всю тундру. Он был горд. Он был счастлив.

— Замолчи! — наконец рявкнул на него Ауда. — Замолчи, лончак глупый.

Он ревновал.

— Ты же не хотел жениться, — заметил я Ауде.

— А теперь захотел, — буркнул Ауда.

Вау помолчал и после некоторой паузы рассудительно заметил:

— Всегда лучше самому свататься…

— Нгандакаичу’о, безмозглый, — снова рявкнул Ауда, чувствуя, что Вау ему не прошибить, — лончак!

Лончак — это годовалый олень-самец, который проявляет во время гона крайнюю активность. И в основном без толку. Ауде очень хотелось обидеть Вау.

Вау встал на колени на нарте и низко поклонился Ауде.

Я поравнялся с его санками и крепко стукнул хореем по согнутой спине. Вау захохотал и рванул упряжку вперед.

— Давай закурим заветные, — сказал я Ауде и вытащил из нагрудного кармана неприкосновенную пачку московских сигарет.

Ауда смотрел на меня как лемминг на собаку. Потом он сорвал капюшон, потряс головой, вытер лицо снегом, зачерпнув его ладонью. Посмотрел на меня уже трезвыми глазами и рассмеялся. Он перехватил поудобнее хорей, искусно, как опытный биллиардист кием, стукнул своего передового и оставил нас далеко позади.

Об авторе

Симченко Юрий Борисович. Родился в 1935 году в Москве. Окончил Историко-архивный институт и учился на историческом факультете МГУ. Кандидат исторических наук, этнограф, работает в Институте этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР. С 1961 года занимается изучением этнографии коренного населения народов Крайнего Севера. Совершил ряд экспедиций на Чукотку, в низовья Колымы, Индигирки и Яны, на Таймыр, Ямал, Канинский и Кольский полуострова. Автор ряда научных и научно-популярных работ. В настоящее время работает над научно-популярной книгой об аборигенах тундровой зоны Старого Света: «Сага о коротконосых, или житие святого Мухунды». В сборнике публикуется впервые.

Очерк

Заставка Ю. Коннова

Фото автора

…Если, превратившись в птицу, пристроиться к чайкам, рано поутру закладывающим прощальный круг над суетой Мурманского торгового порта и берущим курс на север, то уже часа через два в правое крыло ударит холодный всток [12] Всток — восточный ветер (поморск.), с Кильдина острова, а левое быстро просолится остывшей за многие тысячи миль пути водяной пылью Гольфстрима. К вечеру, обогнав три-четыре сейнера на серо-зеленом просторе Баренцева моря, шумная ватага сядет переночевать на волны неподалеку от скал Медвежьего острова. Лишь только пелена розоватого тумана поднимется под потеплевшими лучами солнца, снова отправятся чайки в путь. И уже поздним вечером над заштилевшим внезапно морем возникнут вдали черные горы, уходящие под низкие облака, и бело-голубые ледники, сползающие с их крутых плеч прямо в воду. Шпицберген, Грумант, Свальбард — архипелаг на южной границе вечных плавучих льдов, околыш арктической шапки нашей планеты…