Айзек Азимов - На суше и на море [1969]

Мы проводим новые замеры. На глазах меркнет свет. Тень ночи подбирается к нашему домику. В какой-то момент вспыхивает алая корона на дальних хребтах и гаснет тоже. По сгущающейся синеве неба плывет звездочка. Искусственный спутник. Так близко и неправдоподобно. Сердце охватывает волнение. Знал ли я когда-нибудь, гадал ли, что попаду в такую жуткую сказку, сотканную из всплесков рождающихся созвездий, немых гор, облаков под ногами и спутника — творения чуда и рук человеческих!

Славу тоже охватывает волнение при виде прощания дня и наступления ночи. Он торопливо курит сигарету, подсвечивая щетину на подбородке, и смотрит, как близкое небо выплескивает из глубины галактик звезду за звездой, как они вспыхивают праздничными ракетами, надувают паруса и движутся по бесконечному океану миров.

Молча мы возвращаемся в каморку. Слава залезает на верхние нары и долго ворочается в спальном мешке. Дребезжит оконце. Потрескивают в печке остывающие угли. Уныло шумит ветер…

Ночью в три я просыпаюсь и снова иду к лотку делать замеры. Та же мертвая, величественная панорама гор. Долина Сусамыр окутана облаками, подсвеченными невидимой луной. Черные пирамиды вершин похожи на пирамиды Хеопса — природа сама себе поставила памятники.

На следующий день потеплело. Ушли тучи, стих ветер. Мы закончили последние исследования и пилим дрова для будущих пришельцев.

Потом в последний раз осматриваем неказистый наш домик. Как-никак, а здорово придумали ребята, подняв сюда по бревнышку и построив его. В палатке было бы хуже. Надеваем лыжи и трогаемся в обратный путь.

Поземка уже замела следы. Кое-где со склона сползли лавины. Долго стоим на гребне перевала. Слава спрашивает:

— Петлями будем спускаться или прямо?

— Давай прямо.

Слава нахлобучивает шапку, садится на палки и катится вниз, поднимая облако снежной пыли. Через минуту он становится маленькой точкой. Собравшись с духом, начинаю спуск и я. Ветер упруго бьет в лицо. Лыжи вспахивают рыхлый лед. Нажимаю изо всех сил на палки. Сейчас не страшны лавины: не догонят…

Мы поднимались часа четыре, а спускаемся за каких-нибудь десять минут. Из-за поворота показывается домик станции. По двору ходит озабоченный Кондратенко. Увидев нас, он равнодушно спрашивает:

— Приехали? — и добавляет: — А я вот огурцами занялся, перебрать хочу, чтобы не заплесневели…

Как будто ничего не произошло!

Я собираю свой рюкзак, хочу засветло попасть на Тюя-Ашу-северную к Володе Зябкину. Володя, в такой же кургузой курточке, остроносых полуботинках, треухе с болтающимся козырьком, с бородкой клинышком и смеющимися лукавыми глазами, говорит мне:

— Чудак! Изменений захотел. У нас, как у ледников, все жизненные процессы замедленны.

В характере Володи есть такое, что с ним всегда весело. И беда не беда, и тоска не тоска. Неунывающий человек Володя.

С такими на дальних зимовках жить да жить.

Утром идет пушистый снег. Все бело, гор нет. Вакуум, как в шарике пинг-понга.

Радист по приказанию Володи объявил лавинную опасность. Дорога перестала жить. Ребята на лыжах отправились к лавиносборам. Связавшись репшнуром, чтобы не потерять друг друга, я с Володей иду к третьему лотку. Над дорогой здесь строится противолавинная галерея. Когда строительство окончится, не страшен будет обвал. Но сейчас огромные железобетонные стойки прихвачены с фундаментом «На живую нитку». Малейшая лавина может сбить их и утащить в обрыв.

Володя поднимается вверх. Я не вижу его, но чувствую по туго натянутому шнуру. Глаза залепляет снег, колючие льдинки скатываются за воротник. Наконец шнур ослаб. Подтягиваю его к себе, наматывая на пояс. Из белой завесы медленно, словно фотография в проявителе, появляется Володя. Он задумчиво стоит перед рейкой с делениями.

— Ручаюсь, если задует, отсюда пойдет лавина, — говорит он. — На этом лотке она хитрющая, как лиса.

— Не та ли, что когда-то сбила компрессор?

— Она самая. Компрессор стоял на дороге, а она его, как спичечный коробок, приподняла и швырнула в обрыв километров на пять.

— Может, взорвем?

— Придется, — соглашается Володя.

Мы спускаемся вниз за взрывником. В рюкзак берем по десять мешочков тола, тащим наверх. Взрывник раскладывает мешочки, как покойников в братской могиле, вставляет взрыватели, соединяет их огнепроводным шнуром.

— Пронеси и помилуй, — улыбаясь, шепчет он и подставляет окурок к шнуру.

В нос ударяет резкий запах пороха. Мы мчимся к скале, которая должна укрыть от летящих камней.

Сухо щелкает первый взрыватель. И следом из снежной мглы выплескивается красное облако. Будто раскалывается облако. Земля становится мягкой и зыбкой. Нам не видна лавина. Мы догадываемся о ней лишь по скрипучему шелесту.

Минут через десять снег успокаивается. Лавина сошла, обогнув тяжелые бетонные стойки. Вышло так, как и хотелось.

Володя с лавинами на «ты». Он и сам попадал под них, и обходил, и боролся.

— Уж коль лавину пока побороть нельзя, то обмануть можно, — говорит Володя.

Он даже выработал для себя особые правила. Их можно сосчитать по пальцам и любопытно знать не только специалистам.

1. Самоотверженность не всегда оправдывает себя — так примерно звучит первый пункт Володиных правил. Тот, кто без крайней необходимости отважится идти на лавиноопасный склон, с таким же успехом может отплясывать кадриль на минном поле.

2. Если ты заметишь лавину, которая мчится на тебя, постарайся слаломом уйти от нее. Если она все же догонит тебя — освободись от лыж. Лыжи и палки в этом случае оказывают медвежью услугу. Они засасывают в глубь лавины, выворачивая суставы.

3. Если ты попал глубоко под снег, никакой совет не поможет. И все же в этом положении нельзя терять надежды. Верь: товарищи спасут.

4. Отчаявшийся погибает…

Была пурга и кончилась. Сошли лавины. Открылась дорога. Радист передал отбой.

Володя выходит из радиорубки и улыбается:

— Знаешь, кто к нам приезжает? Макс!

Оказывается, к Николаю Васильевичу во Фрунзе приехали сотрудники Среднеазиатского научно-исследовательского института гидрометеорологии и он повез их по станциям.

— А знаешь, что они хотят? — загадочно спрашивает Володя. — Будут искать участки, где можно стрелять по лавиносборам из миномета!

«Газик» гидрометеослужбы приезжает поздно. Николай Васильевич появляется в своей неизменной брезентовой курточке, сапогах, старой, защитного цвета рубашке, с брезентовой сумкой через плечо и рюкзаком. За ним идет Эрнест Красносельский, начальник лавинного отряда в институте.

Володе Зябкину хочется, чтобы Красносельский обратил внимание на его станцию.

— У нас лавинки классические, — расхваливает он свой участок. — И обзор великолепный, и снег нормальный, чуть тронь — и пойдут.