Бернгард Гржимек - На суше и на море [1968]

Нигде в мире нет таких крупных носорогов, как в кратере Нгоронгоро. Немного времени спустя мы встретили настоящего гиганта. Его передний рог, толстый, прямой и невероятно большой, как-то уродливо торчал не вверх, а вперед. Носорог оказался совершенным флегматиком, он позволил подъехать к себе вплотную, и кажется, даже не заметил нас. Зато другой, несколько меньший, проявил на редкость вздорный характер. Сначала он долго принюхивался и присматривался к нам, высоко подняв голову и растопырив воронки ушей, затем фыркнул, пригнул рог к земле и агрессивно устремился к машине, нелепо выбрасывая в стороны ноги. Мы поспешили отъехать, хотя, по всей вероятности, опасность в нашем воображении была несколько преувеличена.

Мы едем все дальше и дальше в глубь заповедника. Почва покрыта сплошной сетью довольно глубоких тропинок, выбитых многими поколениями животных. Трава редкая и жесткая, непонятно, как здесь могут прокормиться стада антилоп и зебр. За машиной тянется длинный хвост пыли. То и дело на глаза попадаются лежащие на земле рога гну с обломками побелевшего от времени черепа — следы трапезы львов и их спутников — гиен и шакалов. Пожалуй, кроме рогов, от жертв не остается ничего.

Время уже перевалило за полдень, и стада животных пришли в движение. Пасшиеся до этого спокойно, теперь они чем-то встревожены. То один, то другой табун срывается с места, проносится сотню-другую метров и снова останавливается. Зебры вскидывают высоко головы, втягивают ноздрями воздух. Антилопы гну затевают буйную возню, бодаются, неуклюже прыгают на месте или гоняются друг за другом. Из-под их копыт поднимаются облака белой, долго не оседающей пыли. Понемногу, однако, движение приобретает определенную направленность, стада начинают стягиваться к середине кратера, к озерам.

Наступило время водопоя. Гну идут к воде гуськом, выстроившись в правильные параллельные цепочки. Никто никого не обгоняет, будто невидимый распорядитель командует этим своеобразным парадом. Зебры, напротив, текут настоящей кавалерийской лавой, вожаки в голове стада непрерывно меняются. Группы легких и удивительно похожих на наших джейранов газелей Томсона то прибиваются к стадам зебр, то отдаляются от них и словно порхают по степи, стремясь пересечь нам дорогу. Иногда какой-нибудь самец с изящными лировидными рогами отделится от стада, взбежит на холмик и застынет, неподвижно глядя вслед удаляющимся товарищам. Потом, точно одумавшись, догоняет их огромными скачками.

Вот и озеро. Здесь настоящее столпотворение. Животные, первыми достигшие воды, пьют у самого берега, пришедшие позже забредают по колено, отставшие с трудом пробиваются сквозь сплошной заслон из тел. Утолив жажду, гну и газели не спешат покинуть берег. Сбившись в плотные группы, они стоят на истоптанных тысячами копыт илистых косах, другие бродят по мелководью, поднимая фонтаны брызг. А со стороны степи все подходят и подходят новые стада, и кажется, нет им ни конца ни края. Удивительная, незабываемая картина, от нее веет далеким прошлым. Точно какая-то «машина времени» перенесла нас в ту эпоху, когда еще не было людей, когда дикие звери были единственными хозяевами африканских саванн. Чувство нереальности охватывает с новой силой, с трудом отгоняешь мысль о том, что все это только сон.

Для завтрака мы выбираем небольшой, открытый со всех сторон холм. На вершине его — несколько скал и редкие жесткие кусты. Достаем из багажника картонные коробки и термосы, выданные в отеле, где мы ночевали. Холодное мясо, маринованные огурцы, сэндвичи с ветчиной, салат, шоколад. Горячий кофе, молоко в пакетах. На уничтожение всего этого уходит полчаса. Наш провожатый заботливо собирает все бумажки, зажигает небольшой костер, потом засыпает золу песком. И снова тряско отдаются неровности дороги, снова за машиной вьется пыльный шлейф.

Мы едем по берегу озера через бесчисленные стада гну. Животные нехотя расступаются перед самым лендровером. Отбегут немного и встанут, повернув к нам головы. Долго смотрят вслед, а затем, тряхнув рогами, как бы отгоняя неприятные мысли, отправляются пастись.

Среди гну несколько страусов. Эти-то очень осторожны и пугливы, машину совершенно не подпускают. Вытянув длинные шеи и растопырив крылья, они сначала отходят танцующей походкой, беспрерывно оглядываясь на нас, а затем прибавляют хода и несутся что есть силы. Мягкое рыхлое оперение на бегу как-то нелепо трясется. Ни дать, ни взять — копна сена на ходулях!

А вот на холмике снова видны газели. Не томи, как называют здесь газель Томсона, а что-то другое. Они явно крупнее, светлее, на боку не видно черной полосы. Да и хвостами не крутят, а это уж верный признак: у томи хвост всегда в движении. Газель Гранта, вот это кто! До чего же хороши! Сначала они позволяют нам подъехать совсем близко, а потом, словно передумав, уносятся в степь, легко перепрыгивая через куртины высокой травы.

У самой дороги лежит какой-то зверь. Его плохо видно, он прижался к земле, не хочет показаться. Но вот машина уже рядом с ним, и зверь наконец вскакивает. Короткая морда, широкие треугольные уши, какая-то неопрятная шерсть испещрена темными пятнами. Гиена! Отбежав немного вихляющей рысцой, она останавливается и, обернувшись через плечо, долго смотрит на нас меленькими подозрительными глазками. За ней из травы поднимаются еще четыре гиены и тоже настороженно разглядывают людей. Удивительно неприятные, просто гнусные животные! И внешность у гиены отталкивающая, и привычки ее не вызывают симпатии. Она и труслива, и нахальна, и кровожадна.

Широко распространенное мнение о том, что гиена питается исключительно падалью, не совсем верно. Конечно, падаль гиена ест, но гораздо чаще жертвой ее становятся беспомощные детеныши различных животных. Специалисты считают, что гиены уничтожают около половины новорожденных газелей, гну и зебр. Будто бы иногда поедают и львят в логове, когда мать на охоте. Известны даже случаи нападения гиен на спящих людей! Недаром во всех странах Африки гиены «вне закона» — их можно истреблять в любое время года. Но Нгоронгоро — заповедник, сюда нет входа людям с оружием, и гиенам живется тут привольно.

Мы поворачиваем к темнеющему вдали лесу. Длинными, широкими языками спускается он с гор на равнину. Через некоторое время уже видны авангардные группы зонтичных акаций: веер тонких голых стволов и плоская, как крыша, шапка листвы. Между деревьями заросли колючих кустарников. «Твига»! — повернувшись к нам, коротко бросает наш гид. Твига — значит жираф, это очень интересно, но где же он? И вдруг мы неожиданно отчетливо видим, что один из стволов — это шея стоящего под акацией жирафа. Позвольте, да он не один, вон еще, и дальше еще два! Кончилось дело тем, что мы насчитали восемь жирафов.