Бернгард Гржимек - На суше и на море [1968]

Облазили ближние леса, выбрали наиболее свежие и могучие ели толщиной в аршин с четвертью, свалили и отпилили круги шириной по пятнадцати вершков — почти аршин. В середине кругов пробуравили дыры, расширили их по толщине осей — голова пролезет, получились колеса-катки.

Для наваливания камней на дроги соорудили на рабочей площадке из толстенных бревен сруб подобно мостовому ряжу и такие же мощные покаты к нему. А чтобы подмости и длинные покаты наверняка выдержали вес любого камня, усилили их подпорками и связями, скрепили железными штырями и скобами. Приготовили гладкие бревенчатые скалки-катки, по которым каменюка поедет по покатам на подмости, а с них — на дроги.

Ну вот. Все для перевозки вроде бы подготовлено: под скалой возле сруба стоит, как корабель возле причала, эдакая допотопная колесница — богатырские дроги, припасена длиннейшая упряжная снасть для двадцати пяти пар быков. Вкатили на подмости первый камень, убрали в сторонку мешающие камни, подровняли и спрямили дорогу в ущелье, обильно смазали оси. Евдоким… закупил целую бочку дегтя и привез в ущелье. Брата Якова назначил смазчиком: парень должен, вооружившись лейкой с длинным носиком, шагать вслед за дрогами и подливать деготь на оси.

Оставалось только перевалить первую глыбу с подмостей на дроги, закрепить получше и тронуться. Ан нет! Вспомнили мужики: негоже такое важнейшее дело начинать без божьего благословения! Деды и прадеды ко всякой работе приступали с горячей молитвой и им завещали то же: так заведено испокон веков. Покатил Евдоким в город и привез отца Митрофана с псаломщиком. Запрягли быков. Двадцать пять погонычей замерли с налыгачами в руках и кнутами на плечах возле своих пар, ждут команды. Быки спокойно жуют жвачку и помахивают хвостами. Священник с дьячком затянули молебен.

Рядом грохочет по камням сумасшедшая речка, из-за ее шума и рева не слышно, кому батюшка молится: пресвятой богородице или самому господу вседержителю? Или какому-нибудь длиннобородому святому — покровителю строителей и созидателей? Однако все сняли шапки, картузы, соломенные шляпы, старательно крестятся, горячее южное солнышко припекает им головы. Аркадий с Евдокимом с благоговением опустились на колени, усердно шепча молитвы, положили по три земных поклона, коснувшись лбами реденькой травки, пробившейся сквозь слой натесанной с глыбин щебенки.

Отслужив молебен, отец Митрофан окропил святой водой дроги с глыбой, побрызгал и на все остальные камни, даже на скалу, от которой их оторвали, затем на люден и быков. Наконец, широко размахнувшись, благословил всех крестом, подал нараспев команду:

— Тро-о-огайте! С бо-о-огом!

— А ну, цоб-цоб, волы! — шумно, под молодецкий свист, понеслось вдоль упряжки, и защелкали по бычьим спинам ременные кнуты. Необмятая, необтянутая длинная снасть жалобно заскрипела: вот оборвется!

Мужики дружно подскочили к дрогам — помочь стронуть с места: как всегда, когда воз особенно большой, тяжелый. Уцепились кто за что, подталкивали дроги ломами, уперлись в колеса.

— Но-но-о-о-о! Взяли!

И махина тронулась!

По ущелью под уклон дроги катились плавно, быки тянули без особенного напряжения. Радуясь этому, Аркадий с Евдокимом поминутно снимали картузы и истово крестились:

— Слава-то тебе господи! Как по маслу!

— Дай-то бог и дальше бы так-то.

Выбрались из ущелья. Приближались к Аксуйке, Теплоключенке.

В левом переднем колесе что-то тихонько, но подозрительно начало постукивать, вроде бы сердито урчать. Запахло сперва разогретым дегтем, а потом и гарью. Вслед за тем потянулся легонький дымок. Оказалось, карагачовая, из плотной и крепкой древесины, ось выгрызла ямку в отверстии мягкого елового колеса. И это несмотря на то, что смазчик Яков каждые полчаса подливал деготь. Часов в те времена у мужиков не водилось, разве у кого дома болтались на стенке шаговитые ходики. Яков определял время по пройденному пути. Оглянется: вроде бы с полверсты будет, стало быть, полчаса. А раз застучало, задымило, надо подливать почаще. И обильнее. И Яков с лейкой зашнырял челноком вокруг дрог. Колесо перестало стучать. Однако, помня указания подчас не в меру прижимистого брата Евдокима, приберегал деготь: дорога только еще началась!

В Аксуйке народ высыпал на главную улицу, по которой ехали дроги. Да и как было не подивиться на такое. Ползет no-черепашьему сказочная телега на широченных деревянных катках-колесищах, а на ней каменюка чуть не с дом! Ну, не с дом, а вместе с дрогами — с маленькую хату. А в дроги запряжено целых двадцать пять пар волов. Растянулись от проулка до проулка.

А главное — чумаки свои, аксуйские, батьки, дядьки и парубки. Вон они как важно вышагивают возле своих пар рябых, муругих, белобоких, красных волов и торжественно помахивают кнутами, словно везут не камень, а неведомо какое драгоценное сокровище.

Миновали чумаки родное село благополучно. Босоногие хлопченята проводили их за околицу, более любопытные и храбрые прошлепали по пыли еще с версту.

Дальше дорога поворачивает влево и ползет вдоль гор. Против каждого ущельица — конус выноса, отлогая гладкая возвышенность, намытая в незапамятные времена горными речками и ливневыми водами. И так все время: плавный подъем, подъем — спуск. Кое-где и равнинна, а то и порядочная лощинка.

И вот первый уклон, спуск в низину. Быкам стало легче, и они зашагали веселее. Больное колесо от быстрой езды снова застучало, на этот раз громче и отчаяннее прежнего. Бычатники подгоняли своих круторогих, чтобы скорее доставить груз на место. От колеса, несмотря на жирную смазку, снова стал виться пахучий дым. И вдруг из колеса полыхнуло пламя! Воды поблизости не оказалось, принялись засыпать огонь дорожной пылью. Яков уже побаивался сунуться с дегтем: это значило бы подлить маслица в огонь. Но пыль мало помогала. А тут еще задние волы, заметив у своих хвостов пламя и почуяв недоброе, наперли на передних. И те в свою очередь ускорили шаг.

От быстрого хода дрог ось разгоралась все больше и больше, полыхала огнем. Вот-вот займется колесо, вспыхнет и вся чудо-телега! Мужики суетились, не зная что делать. Как назло, ближние арыки оказались сухими. Да и в чем носить воду?

— Да кто ж его думал, что ведра могут пригодиться! — оправдывался Евдоким, пожимая плечами и широко разводя руки в стороны. Высокий, сухощавый, с круглой русой бородкой, глубокими серыми глазами, он нетерпеливо топтался на одном месте, переступая с ноги на ногу, словно приплясывая. Наконец ось хрякнула и горящим обломанным концом врезалась в землю. Камень вместе с дрогами качнулся, мужики в страхе отпрянули. Дроги остановились. Колесо, полыхая изнутри пламенем, покатилось на погонычей, они, бросив налыгачи, с криком шарахнулись в сторону.