Джером Биксби - На суше и на море [1970]

— До приемного буя осталось пять миль…

— Три мили…

— Одна миля…

Собственно, никакого приемного буя уже не было. Сняли его на зиму вместе с прочим плавучим ограждением.

Штурман коротко:

— Подошли.

Все ясно. На том месте, где мы сейчас находимся, еще вчера буй стоял.

— Ну, Евдокимыч, — говорю я рулевому, — сбрасывай ватник. Сейчас баня начнется.

— Чувствую, — отвечает Евдокимыч, — да ведь не впервой, Александр Иваныч.

А сам уже штурвал крутит с борта на борт, чтобы судно на створах удержать. Это немалых трудов стоит: на мелководье «Жижгин» вконец заупрямился, а рулевая передача ручная. Волна стала бить в правый кормовой подзор, и пошел наш пароходик мотаться из стороны в сторону, точно пьяный. Только что были на линии створов, а вот уж слева от них. Рулевой право на борт положил, и «Жижгин» медленно пошел вправо.

Кричу:

— Одерживай!

Евдокимыч с натугой:

— Есть одерживать!

Пароход норовил, как взбесившийся конь, броситься вправо, а Евдокимыч его удержал на месте. Снова волна под корму. «Жижгин» в сторону покатился.

— Лево на борт!

— Есть лево на борт!

Евдокимыч — рулевой искусный, но тяжело старику. Вызвал я второго вахтенного матроса.

— Управляйтесь вдвоем. Все же легче.

Приноровились матросы. Держат «Жижгина» в узде.

— Как там с местоположением? — спрашиваю у штурмана.

— Сейчас войдем.

Так… Начинается самая узкая часть канала. Ширина метров семьдесят, не более. А за бровкой канала глубины полметра. Дважды звякаю телеграфом — даю сигнал в машинное отделение, а у самого на душе кошки скребут. Не выдержит машина четверти часа напряженной работы — и все. Но отступать некуда. Помянул я недобрым словом чересчур ретивых помощников, а мыслишка обывательская мозг сверлит: «Коли удастся пройти этот чертов бар, завтра же подам рапорт об уходе на берег. Буду ревматизм лечить, телевизор смотреть, в театр ходить… Уж сколько раз этак решал, да все откладывал. Но на этот раз обязательно точку поставлю, уйду — и баста!»

Чувствую: затрясся наш «Жижгин». Механики обороты увеличивают. Рулевым, конечно, легче. Судно начало лучше слушаться руля. А у меня даже во рту горько стало. И жду я с нетерпением только одного: когда же желтый маячный огонь окажется на левом траверзе. Пройдем траверз — тогда все в порядке…

Наконец замигал маяк совсем рядом с траверзом. У меня глаза, как у жулика, бегают, со створов на маяк, с маяка на створы.

Еще немного… Еще…

— Легче как будто стало на руле-то стоять, — вдруг говорит Евдокимыч.

Значит, кончился бар. Все!

Только тут я почувствовал, как онемели пальцы моей правой руки, сжимавшие рукоятку телеграфа.

А на мостике, в рубке, штурманы собрались, радист в угол забился, и все дышат тяжело, дух переводят, словно они «Жижгина» под корму толкали.

Пароход пошел со створной линии, как по ниточке. Позвонил я в машину:

— Точка! Держать обороты нормальными.

— Есть держать нормальными! — отвечает стармех, и слышно по тону, что «деду» тоже стало легче дышать. Радехонек Петрович.

Тогда я решил холодной водичкой на него побрызгать:

— Ты особенно-то не радуйся, дедуня. Впереди тридцать миль узкостей. Чтоб машина была как часы.

Петрович помолчал обиженно, а потом и сам шпильку подпустил:

— С тебя, Иваныч, приходится бутылочка. Я уж с приходом обязательно к тебе загляну.

— Это в честь чего же?

А Петрович нарочито удивленным голосом:

— Как в честь чего? Небось забыл? Уходить на берег собираешься. А я, как твой сослуживец, проводить тебя должен, хорошие слова на прощание сказать, прослезиться…

Тут и я возмутился:

— Кто это такую чушь сказал, что я уходить хочу?

Петрович в телефон скрипит:

— Небось думал так, Александр Иваныч… Ревматизм, мол, поедешь лечить, ванны там всякие принимать…

— Какой ревматизм? — окончательно разозлился я. — Завтра на собрании я с тебя и старпома шкуру снимать буду за самовольство. А на «Жижгине» через этот канал мы еще тысячу раз пройдем. Вот так-то!.. Циклон, говоришь? Что нам циклон! Через неделю и не вспомним о нем. А нам с тобой плавать да плавать, работать надо.

Об авторе

Толмасов Владимир Александрович. Родился в 1932 году в Архангельске. Окончил Ленинградское высшее инженерное морское училище им. адмирала Макарова. В качестве штурмана и капитана дальнего плавания ходил на различных судах в Атлантике, Индийском и Северном Ледовитом океанах. Автор опубликовал несколько научно-популярных статей («Бутылки в океане», «Судьба фрегата «Нева»», «Андреевский флаг», «Полярные робинзоны») и рассказов («Когда бушевал норд», «В море студеном», «Белокрылая «Аврора»», «Пароходы, как люди…» и другие). В альманахе выступает второй раз. В настоящее время работает над книгой «Соловецкая повесть» и морскими рассказами.

Повесть

Рис. В. Носкова

Директор заповедника вышел из-за стола и протянул Петрову обе руки.

— Здравствуйте, Андрей Аверьянович, очень рад, что вы откликнулись на мой зов и приехали. Садитесь.

Андрей Аверьянович, оставив у двери саквояж, пожал директору руку и опустился в глубокое кресло. Валентин Федорович, директор заповедника, сел в кресло напротив.

— Как ехалось? — спросил он, протягивая гостю ящичек с папиросами.

— Спасибо, — Андрей Аверьянович от папирос отказался. — Ехалось сносно, дорога к вам, слава богу, стала приличная.

Он с интересом огляделся. С одной из стен целилась в него короткими рогами голова зубра, с другой смотрели настороженные глаза оленя. При жизни это был, должно быть, великан: роскошные рога размахнулись широко и ветвисто.

Андрей Аверьянович давно собирался побывать в заповеднике, но все было некогда. Теперь представился случай — несколько дней назад Валентин Федорович, старый знакомый еще с военных времен, позвонил и попросил взять защиту у сотрудника заповедника, который убил в лесу браконьера, превысив, по мнению следствия, пределы необходимой обороны.

— Тут вообще странная история, — рассказывал директор. — Кушелевич утверждает, что он не стрелял в этого Моргуна, но тот убит. А у ружья Кушелевича один ствол разряжен…

— Бывает, что с испугу отрицают все, самые очевидные факты.

— Не тот случай, — возразил директор. — И не тот человек Кушелевич. Вы его сами увидите и убедитесь.

— Что ж, — сказал Андрей Аверьянович, — попробуем разобраться в этой печальной истории.

— Да уж куда печальней. Отличный человек Николай Михайлович Кушелевич, ценный работник. Кандидатскую собирался защищать, и вот на тебе.