Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Снова тяжелый удар на палубе. По трапу — грохот сапог. В каюту заглядывает добродушная мордашка юнги Исхана.

— Капитан зовет! — кричит он и убегает по своим делам — мыть, скоблить, драить.

На часах — два ночи. Над морем — высокое солнце. Чайки мошкарой вьются над цепочкой кухтылей. На палубе бьется ошалевшая рыба. Треска рвется из общей кучи. Окуни часто шлепают красными хвостами, удивленно таращат глазищи, вылезающие из орбит от внезапной перемены давления. Жирная пятнистая зубатка лежит пластом, не в силах пошевелиться в новом для нее мире. Тут же плоская, как подметка, камбала, очень похожие на нее палтусы, обрывки водорослей, морские звезды с обломанными лучами, мелкие камни.

Капитан Николай Николаевич Стрелков через окно ходовой рубки молча наблюдает за работой на палубе. Не вмешивается без надобности.

— Не прозевай, — говорит он, — скоро последний трал.

— Домой пойдем?

— Да, насовсем.

— Как это насовсем?

— Навсегда, значит. Этот траулер больше в море не выпустят, отплавался.

— Почему? — недоумеваю я.

— Состарился. Корабли ведь тоже старятся, как и люди. Только раньше. Нашему уже с лишком тридцать…

Это мне было известно по книжкам из мурманских библиотек, по музейным материалам. Траулер появился в этих водах в начале тридцатых годов и был для того времени одним из крупнейших. А до него, считай, и не было настоящего флота на Мурмане.

В 1924 году шесть архангельских судов впервые зазимовали в Мурманске. Они-то и положили начало самостоятельному Северному рыболовному флоту. В 1927 году город обзавелся первыми причалами и посолочным заводиком. А еще через несколько лет в Кольский залив вошла «эскадра» новеньких траулеров, построенных по советским заказам за границей. Среди них был и наш ветеран, в последнем рейсе которого мне случайно пришлось участвовать. Траулер получил тогда номер 29 и название «Киров». По тем временам это был красавец и великан: длина — пятьдесят один метр, мощные машины, емкие трюмы, оборудование наиновейшее. Судном не могли налюбоваться. Но даже самые восторженные оптимисты не могли предположить, что за всю долгую корабельную жизнь ему ни разу не изменит капризное рыбацкое счастье.

В первые же рейсы уловы нового траулера оказались рекордными. В 1933 году рыбаки выполнили годовой план за семь месяцев и удостоились поздравительной телеграммы С. М. Кирова. «Кировцы» даже преодолели вековой страх перед зимней непогодой и начали лов рыбы при семи-, восьмибалльных штормах. 1938 год принес мировой рекорд — 61 600 центнеров рыбы, немногим меньше, чем вылавливали за год все рыбаки дореволюционного Мурмана. Радиопозывные «Кирова» стали модными, их ловили в эфире и свои, и иностранные суда. И уже готово было зародиться своеобразное поверье: где «Киров», там и рыба. Но однажды радиостанции всех советских рыболовных судов, разбросанных на просторах Баренцева и Норвежского морей, получили радиограмму: прекратить промысел, рассредоточиться и срочно следовать в Мурманск. Радиограмма эта была получена в 16 часов 30 минут 22 июня 1941 года.

Началось невиданное: лов рыбы при свете полярного сияния, а нередко под треск зенитных пулеметов и разрывы авиабомб. От этого времени на «Кирове» остались проходящие через кают-компанию, стальные опоры, на которых некогда стояла одна из пушек, да мемориальная доска. Бронза надписи сообщала, что за годы войны «Киров» 200 суток провел в дозоре, 100 суток — в траловых операциях, 15 раз сопровождал транспорты в составе конвоев, неоднократно отражал воздушные атаки, уничтожил 20 мин.

Много судов поглотили холодные волны Баренца. Среди прочих погиб и «Персей» — первенец советского научного флота, разорванный бомбами у полуострова Рыбачий. А «Киров» снова оказался в числе удачливых — без пробоин дождался мирных дней. И, как бывало, вышел на промысел. В 1954 году на нем появилась еще одна мемориальная доска: «В социалистическом соревновании за высокие уловы рыбы экипаж достиг вылова 60 200 центнеров…» В 1963 году «кировцы» подняли на борт миллионный центнер рыбы.

Цифры относительны, они понятны лишь в сравнении. Когда я впервые узнал о миллионе, то долго подсчитывал на бумажке, сколько это, миллион центнеров. Сравнивал с мясом по содержанию белков: и в рыбе, и в мясе их одинаково — до двадцати процентов. Получалось, что сорок человек команды одного только траулера за тридцать лет промысла «пригнали» огромнейшее «стадо коров» численностью больше миллиона голов… Все мы любим космические цифры, хотя далеко не всегда осознаем их значение. Я представлял себе армаду новых судов, которые завалят магазины вкусной рыбой, дадут вдоволь кормовой муки сельскому хозяйству, а полям — горы ценных удобрений. «Бессчетны дары моря! Море — будущее человечества!» — восклицалось вслед за авторами запомнившихся газетных заметок.

Были дни, когда я ходил по Мурманску со счастливой улыбкой человека, нашедшего панацею от всех бед. Смотрел с высокого берега на лес мачт в рыбном порту, на стальные громады новых плавбаз, возле которых довоенные траулеры казались лодчонками, и радовался, как мальчишка, впервые увидевший корабль.

А потом как-то вдруг узнал, что Баренцево море, еще полвека назад казавшееся неисчерпаемым, теперь обеднело рыбой.

Согласитесь, читатель, очень не просто с мягких облаков оптимизма падать на камни сомнений. Но это падение всколыхнуло во мне что-то вроде любопытства исследователя. И я решил пойти с рыбаками, чтобы своими глазами поглядеть на «дары моря». Так попал на траулер, рекомендованный мне как самый прославленный…

— Точно, меньше стало рыбы, — в первый же день сказал мне капитан. — Прежде тонна за траление была редкостью, потому что каждый раз брали больше. А теперь тонна в трале — редкость по противоположной причине.

— Кто же в этом виноват?

— Море, наверное. Может, Гольфстрим похолодал, временами это случается, а может, выловили рыбу. Вон сколько нас на промысле.

На залитой солнцем морской глади повсюду темнели силуэты траулеров: наших, польских, английских, норвежских. Я принялся считать суда — их было около пятидесяти. Некоторые совсем близко, даже надписи читались на спасательных кругах. В такой толчее у капитана не о рыбных запасах думы, а о том, как бы не сцепиться тралами под водой.

Эти траулеры, которых временами становится то меньше, то больше, маячат по горизонту все четырнадцать дней.

— Зимой, когда темно, огней туг, что в городе, — говорил капитан.

— Этак можно всю рыбу выловить. Будет Баренцево море вроде нашей Москвы-реки — завалящего ерша не сыщешь.

— Море не река, — неуверенно отвечал Стрелков. — Однако кто знает. Ученые толкуют разное. Послушать одних — ловить не переловить. По словам других — поберечь бы надо.