Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Занятый своими мыслями, Федосеич не заметил, как дошагал до Старой берлоги. До реки оставалось метров триста. Но что это? Василий не узнал здешних мест…

То тут, то там, то поодиночке, то группами виднелось разбросанное голье липы — словно раздетые мародерами трупы воинов. Полог насаждений резко поредел. Извечная лесная сумрачность исчезла. Августовское солнце заливало ярким светом образовавшиеся плешины. На корню оставались старые и искривленные деревья — инвалиды, кора которых груба и с трудом поддается съемке.

Понимая, что свершилось непоправимое, Василий бегал взад и вперед. Торопливо перелезал через созданные варварской рубкой завалы. Путался ногами в хаосе сучьев, веток. Скользил на влажных хлыстах, усыпанных зеленоватыми веснушками плесени. Падал. Поднимался. Снова и снова лез через завалы, конца которым не было видно. В сознании бились мысли: «Просмотрел! Что же со мной теперь будет? Кто посмел, кто?!»

Василий еще раз осмотрелся. Усохшие вершины поваленных деревьев кричали о варварстве, о разбое, обрушившемся на беззащитные кроны деревьев. И слышался в их тревожном шелесте-шепоте горький укор ему, леснику, за то, что не уберег зеленое свое воинство от вражьего набега.

Колотыгин медленно снял фуражку. Как над могилой лучшего друга, с минуту постоял в молчании. Виновато поклонился погибшим деревьям.

«Так вот почему рыба-то гибла!» — догадался Василий. Он знал, что, когда в большом количестве мочат луб липы в водоемах, лигнин, склеивающее волокна вещество, разлагается, гниет. Вода им перенасыщается, и все живое в ней гибнет от недостатка кислорода.

Колотыгин вышел на просеку и тут, ближе к берегу, увидел желтовато-оранжевые стены мочала на длинных вешалах-времянках. На полуденном солнце они шелковисто лоснились. Летний ветерок мягко шевелил воздушно-легкие пряди, прозрачные ленточки, плоские гибкие нити. Возле жиденького костра коренастый человек старательно увязывал многопудовые кипы. Кто же это? Неровной возбужденной походкой Василий не шел, а почти бежал к костру, стараясь, однако, остаться незамеченным. Перебегал от дерева к дереву. Но, внезапно запнувшись об узловатый корень ели, потерял равновесие и ничком повалился в густые заросли папоротника. Падая, услышал резкий звук выстрела и пронзительный свист картечи над головой. Понял: стреляют по нему. Ползком добрался до густого подлеска, встал, прислушался. До него донеслись голоса. Затем все стихло. Колотыгин осторожно выглянул в узкий разрез вильчатого дуба. По просеке шел здоровенный детина с ружьем в руках.

Сердце екнуло. Холодок пробежал по спине. Неужели конец? Как пожалел Колотыгин, что карабин, с которым он никогда не расставался, оставлен на этот раз дома. Мысли работали быстро. Колотыгин обернулся. Лихорадочно поискал глазами вокруг. К стволу липы кто-то приложил полутораметровый аккуратно Ошкуренный кленовый рычажок. Федосеич схватил его. Увесистый, ладный, он плотно лежал в руках. Василий встал за ствол вильчатого дуба так, чтобы, подходя, верзила не смог его видеть. Занес рычажок над головой. Затаив дыхание, стал ждать…

Верзила шел медленно, спокойно, по-хозяйски. Подошел к тому месту, где упал Василий. Наклонился. Осмотрел помятую траву. Вскинул голову. Колотыгин прочел на его отталкивающем в шрамах лице недоумение. Верзила опять наклонился. И так, согнувшись, пошел по следу лесника в густой подлесок. Бандит был уверен, что тот, по кому стрелял, если и не убит, то уж наверняка смертельно ранен. Верзила уже миновал могучий дуб, за которым притаился лесник. Еще два шага. Уже поднял ногу для следующего шага…

И тут Василий из всех сил хлестнул бандита рычажком наискось по спине, да так сноровисто, что тот влажно хрюкнул, мягко осел и сунулся лицом в начавшую ржаветь траву.

В одно мгновение Колотыгин снял с пояса пеньковую веревку. Быстро вскочил на широкую спину бандита. Просунул в петлю его правую, затем левую руку. Туго затянул. Брючным ремнем дважды перехлестнул ноги. Конец веревки надежно связал за спиной с ремнем. Получилась «ласточка». Верзила еще не очнулся, а Колотыгин уж запихал ему в окровавившийся рот носовой платок.

Вот где Василию пригодилась его былая сноровка разведчика. Не раз приходилось брать на фронте «языка».

И только тут бандит замычал в нос, гнусаво, по-бычьи. Лесник поднял с земли оброненную браконьером тулку. Взвел курки. Направил темные глазницы вороненых стволов прямо в налившееся кровью лицо бандита и предупредил:

— Лежи и не брыкайся! Один неразумный шаг — убью, как собаку!

Теперь Василий почувствовал себя уверенней. Вспомнил, что у него есть нож. Выхватив из-за голенища кованый кузнечный тесак, с которым хоть на медведя, полоснул им молодую липку. Снял с нее луб. Очистил от тонкой зеленоватой коры. И свежими ремнистыми лыками прочно привязал браконьера к замшелому комельку молодого клена.

— Так-то надежнее! — сказал вслух Колотыгин.

Степан не заметил, как за работой прошло более получаса. Огарок не возвращался. Вблизи хрустнула ветка, и опять все замерло. Степан легонько свистнул — ответа не последовало.

Внезапно он услышал властный окрик:

— Руки вверх!

Из-за колышущейся на ветру стены развешанного мочала с ружьем наизготовку вышел пожилой человек в форме лесника. И в то же время Степан увидел сноп огня, взметнувшийся от ружья к вершинам гребнистых елей.

«Засыпались!» — понял Степан. Он медленно поднимал руки. Еще медленней ворочал головой и глазами. Соображал: «Один! Ну это еще полбеды». Однако в сердце заползала тревога: «Где же Огарок?»

— Ложись! — раздалась повелительная команда. Атаман нехотя лег на мочальную паздеру, зорко следя за действиями лесника. А тот, чтобы окончательно обезопасить себя, решил осмотреть карманы браконьера. Подошел вплотную. И как только рука Василия скользнула в брючный карман Степана, где, кроме портсигара, ничего не оказалось, Атаман с быстротой молнии свернулся ужом. Ухватил цепкими, сильными пальцами ноги Колотыгина. Повалил его. Левая рука лесника застряла в глубоком кармане бандита. В правой он еще держал тулку. Василий видел исказившееся в тупой злобе озверевшее лицо Атамана. Налившиеся яростью колючие глаза. Напрягшиеся до синевы шейные вены. Слышал хриплое дыхание.

Огромным усилием Колотыгин выдернул застрявшую руку. Бросил подальше от себя двустволку. Как клещами, сдавил рвавшегося к ружью Атамана. Живой человеческий ком катался по земле. То лесник брал верх и неистово дубасил браконьера, то Атаман наносил тяжкие удары леснику. Докатились до вешал с мочалом. Кряхтя, поднялись на ноги. И снова рухнули, обессиленные, на землю. Колотыгин, падая, сильно ободрал о суковатую жердь руку. Но не почувствовал боли. Распухшие губы его кровоточили. Он ежеминутно сплевывал кровавую слюну.