Генри Каттнер - Мокрая магия. Сборник рассказов.

Любуясь своими милыми Сьюзан и миром, похожим на царство праздности, Билл не мог отделаться от беспокойства. Люди деградировали физически и умственно. Зачем торопиться или волноваться? К чему переживать, что часть ненужных знаний пропадает с течением времени? Погодные и продовольственные машины вечны, а остальное, по большому счету, неважно. Пусть рождаемость и дальше падает, пусть исчезают с лица земли, как пережиток, все смельчаки и изобретатели. Культ тела достиг наивысшего развития, разум же всегда устремлен в будущее. Просторы мироздания — невспаханное поле для пытливого ума. Но к чему оно, если можно проводить день за днем в бесконечной неге…

Райские долины постепенно пропали в туманной дымке. Билл Кори откинулся в кресле и энергично протер глаза. Руки у него тряслись — он смотрел на них в замешательстве, не до конца осознавая, какого рода видение его сейчас посетило. Билла обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, воспоминание о Салли, о его пылкой любви к ней, о милой сердцу Сью, гордость за них обеих. А с другой — сомнение, что он на протяжении веков руками своих дочерей боролся за благополучие мира и сам привел его к единственно возможному логическому концу — к гибели.

Все было не то, все неверно — весь этот рай. Человеческая раса в своем величии способна творить настоящие чудеса — и обречена угасать, сидя на миртовой поляне и погружаясь в абстракции? Биллу предстало вялое, полумертвое общество, сползающее по склону в пропасть забвения. Вот плод людских достижений — и решения самого Билла.

Его пронзила отчаянная надежда, что Эшли прав — что будущее не предполагает неизбежности и неизменности. Если порвать письмо, пока лежащее на столе, и не жениться на Салли, разве тогда не появится у него возможность успешно завершить научный эксперимент и предотвратить катастрофу от несбалансированной рождаемости? В силах ли человек изменить предначертанное?

Билл с некоторой опаской потянулся к письму. Рядом, в затянутом дымкой хрустальном кубе, годы незыблемо отражались один в другом. Неужели можно взять это письмо и просто так порвать — на две половинки?..

От треска разрываемой бумаги Биллу стало спокойнее. Ну вот, он снова не связан никакими обещаниями. На мгновение ему взгрустнулось. Теперь он не женится на Салли, не будет слушать ее заливистый смех. Не увидит, как будет подрастать малышка Сью, пока не станет красавицей с мягким, но решительным характером.

Но разве не он сам только что упрекал себя, что ничего не добился к старости? А Сью — это ли не достижение, достойное любого мужчины? Его Сью и другие Сьюзан в долгой череде потомков вместили в себя все лучшее, что было в нем, — бессмертные, словно сама жизнь, преодолевающая тысячелетия.

Билл избегал глядеть внутрь хрустального куба, чтобы ненароком не встретить взгляд карих глаз последней из череды Сьюзан. При мысли о ней он страдал от любви и, несмотря ни на что, верил, что мир, в котором живет его дочь, прекрасен — хотя бы потому, что она дышит его воздухом.

Но письмо было порвано, и он никогда не женится на Салли — ради самого же себя. Даже такая награда, как Сью, не оправдает будущих потерь. Почти священный трепет обуял Билла, едва он осознал, что совершил. Вот о чем мечтал Эшли! Приоткрыть дверь, выходящую на плоскость вероятностей и получить знания, достаточные для того, чтоб сбить с пути космический разум. Изменить будущее для себя и для всего человечества. Превзойти богов… Но ведь он-то не бог! А Эшли предупреждал его, что посягать на их права бывает небезопасно.

Билл вдруг испугался. Он отвел взгляд от куба, вмещавшего его будущее, и посмотрел в васильковые глаза Марты Мэйхью, на лице которой застыла улыбка. Ему показалось, что, с тех пор как он в последний раз видел ее снимок, произошло столько событий, что хватило бы на полжизни. Темноволосая миловидная молодая женщина глядела прямо на него, и в ее проникновенном взгляде угадывалось что-то похожее на…

И куб, и лицо Марты, и всю комнату вдруг заслонил белый экран, на котором ослепительно вспыхнул свет. Билл непроизвольно прижал ладони к глазам, заметив, как за темнотой век заплясали цветные пятна. Все произошло так быстро, что он не успел удивиться; открыв глаза, он снова посмотрел на фотографию Марты и, разумеется, встретил все тот же васильковый взгляд.

Но вскоре сознание Билла захлестнула новая волна ужаса и изумления: он убедился в правоте Эшли. Перед ним предстало альтернативное будущее. Когда смятение и шок достигают пика, человеческий мозг теряет способность поражаться чему бы то ни было. Так случилось и с Биллом: он был бессилен искать какие-либо разумные объяснения происходящему. Он осознавал, что все еще смотрит на фотографию Марты, только что улыбавшейся ему из глубин хрустального куба. Билл по-прежнему видел ее темно-синие глаза — но на лице юноши в серебристо-голубом шлеме, сильно напоминающего его самого. Значит, и другое будущее тоже доступно. Биллу вдруг стало невероятно интересно, почему же оба этих плана явились к нему практически одновременно, даже не подозревая друг о друге.

Тем временем картинка в кубе прояснилась. В нем стремительно разворачивалась объемная перспектива, словно хрустальная призма стала окном, распахнутым в неведомый мир, сверкающий стеклянными и хромированными гранями. Позади юноши теснились чьи-то лица, заглядывающие в комнату, где он сидел; их глаза сверкали любопытством из-под серебристых шлемов. А молодой человек, столь похожий на Билла, склонился вперед, будто хотел заглянуть в собственное прошлое. Билл ясно расслышал его нетерпеливое учащенное дыхание. Лицо и особенно губы имели явное сходство с его собственными чертами, но глаза и выражение лица перешли к нему от Марты, правда, ее мягкая решимость немного огрубела в мужских чертах.

Едва юноша раскрыл рот, как Билл сразу же понял, кто к нему обращается, и едва не вскрикнул при виде того, кого ни разу не встречал, но безошибочно узнал. Неизмеримая любовь и гордость, наполнившие его сердце, подсказали ему, что молодой человек, столь похожий на него самого, мог бы быть — мог бы однажды стать…

Билл произнес недоверчиво:

— Сын?

Юноша, может, и услышал, но, вероятно, не понял его обращения. В любом случае, никаких чувств, подобных тем, что переживал в тот момент Билл, на его лице не отразилось. Его четкий металлический голос доносился с направленной ясностью, словно и впрямь из раскрытого окна:

— Уильям Винсент Кори, шлем вам привет из Соединенного Света! Вас приветствует Пятнадцатый правитель Пятого столетия новой исторической эры.

Позади строгого, непреклонного юношеского лица теснились другие; там толпились сурового вида мужчины в стальных шлемах. Молодой человек замолчал, и правые руки десятка присутствующих взметнулись вверх в приветствии, некогда введенном Цезарем в Древнем Риме. Раздались отрывистые голоса: «Приветствуем вас, Уильям Винсент Кори!»