Генри Каттнер - Мокрая магия. Сборник рассказов.

— А вот ребятишек я не вижу. Если они не поторопятся, то не получат подарков, которые я им привезла. Ни за что не догадаешься, что у меня для тебя есть, Дженни!

Но даже эти многообещающие слова едва достигли ушей Джейн. Ибо внезапно напряжение в воздухе разрядилось. Неправильный Дядя, мгновение назад бывший водоворотом голода, стал теперь водоворотом экстаза.

Где-то, каким-то образом, Руггедо наконец-то был накормлен. Где-то, каким-то образом, вторая половина двойного дяди пожирала кровавую пищу.

Колени бабушки Китон вдруг куда-то исчезли, и комната превратилась в кружащуюся темноту с крохотными подмигивающими огоньками — Чарльз называл их огнями рождественской елки, — а в центре этого вращения находилось ядро ужаса. Здесь, в этой исчезнувшей комнате, Неправильный Дядя был трубой, ведущей от того невероятного гнезда, где обитала другая его половина, и по этой трубе в комнату вливалось полное экстаза чувство его насыщения.

В это мгновение Джейн оказалась очень близко от других детей, стоящих, должно быть, возле вращающегося фокуса тьмы. Она почти ощущала их присутствие, почти касалась их рукой.

Потом темнота содрогнулась, крошечные огоньки соединились в одно свечение, и в сознании ее закружились невозможные воспоминания. Она была совсем рядом с ним. А он был безопасным, когда его кормили. Он не руководил своими мыслями, они лились, бесформенные, как у животного, и наполняли темноту. Мысли о красной еде и других временах и местах, где такую же красную еду протягивали ему другие руки.

Неслыханно! Воспоминания не касались Земли, они не касались этого времени и пространства. Он много путешествовал, этот Руггедо, и под многими личинами. Он вспоминал теперь, в потоке бесформенного расщепления, вспоминал, как разрывал меховые бока, пищавшие под его пальцами, вспоминал поток горячей красной жидкости, струившейся сквозь эти шкурки.

Ничего подобного Джейн не могла раньше даже вообразить.

Он вспоминал огромный двор, мощенный чем-то странным, и что-то яркое в цепях, в центре двора, и кольцо наблюдающих глаз, когда он вышел и направился к жертве.

Когда он вырывал свою долю из гладких боков, цепь клацала в такт его жевавшему рту.

Джейн попыталась закрыть глаза и не смотреть. Но видела она не глазами. Она испытывала чувство стыда и легкого отвращения, ибо тоже присутствовала на этом пиршестве вместе с Руггедо, ощущая сладкий вкус красного вещества, и луч экстаза пронзил ее голову так же, как и его.

— Вот и ребятишки идут, — донесся откуда-то издалека голос тети Гертруды.

Вначале Джейн не поняла смысла ее слов, но потом вдруг снова ощутила мягкость колен бабушки Китон и опять очутилась в знакомой обстановке.

— Не стадо ли слонов мчится по лестнице? — говорила тетя Гертруда.

Они бежали. Теперь Джейн слышала их.

Собственно, они создавали гораздо меньше шума, чем обычно. На полпути они замедлили бег, и до слуха Джейн донесся взрыв голосов.

Дети вошли. Беатрис была немного бледной, Эмилия — розовой, с припухшими глазами, Чарльз что-то взволнованно бормотал, а у Бобби, самого младшего, вид был угрюмый и скучающий. При виде тети Гертруды дети сразу оживились, хотя Беатрис успела обменяться с Джейн быстрым многозначительным взглядом.

Шум, возгласы, приветствия. Вернулись дяди. Началось обсуждение поездки в Санта-Барбару, но это напряженное веселье быстро перетекло в тяжелое молчание.

Ни один из взрослых не оглядывался, не бросал по сторонам подозрительных взглядов, но всех томило предчувствие чего-то плохого.

Только дети — даже тетя Гертруда не примыкала к их числу — сознавали полную пустоту Неправильного Дяди. Ощущали присутствие ленивого, вялого, полубессознательного существа. Внешне он имел убедительный человеческий облик, как будто никогда не сосредоточивал свой голод под этой крышей, никогда не позволял своим мыслям крутиться в сознании детей, никогда не вспоминал о красных влажных празднествах, происходивших в другие времена и в других местах.

Теперь он испытывал насыщение. Переваривая, он стал излучать медленные дремотные волны, и все взрослые зевали и удивлялись почему. Но даже теперь он был пустым, ненастоящим. Чувство «якобы-тут-и-нет-никого» не могло обмануть маленькие, пронзительные, повсюду проникающие сознания, которые видели Неправильного Дядю таким, какой он есть.

Позже, когда пришла пора ложиться спать, лишь Чарльз захотел поговорить о дяде. У Джейн было такое чувство, будто Беатрис немного выросла с начала дня. Бобби читал «Маугли» — или притворялся, что читает. Во всяком случае он с огромным удовольствием рассматривал картинки с изображением тигра Шерхана. Эмилия отвернулась к стене и делала вид, будто спит.

— Меня позвала тетя Бетти, — сказала Джейн.

Она ощутила молчаливый упрек.

— Я пыталась ускользнуть от нее так быстро, как только могла. Она хотела примерить на мне тот новый воротничок.

— О!

Извинение было принято, но Беатрис по-прежнему отказывалась общаться.

Джейн подошла к кровати Эмилии и обняла малышку.

— Ты сердишься на меня, Эмилия?

— Нет.

— Сердишься, я знаю. Но я ничего не могла сделать, дорогая.

— Все в порядке, — сказала Эмилия. — Неважно.

— Все сверкает и сияет, — сонным голосом произнес Чарльз, — как рождественская елка.

Беатрис круто повернулась к нему.

— Заткнись, Чарльз! — выкрикнула она.

Тетя Бетти просунула голову в комнату.

— В чем дело, дети? — спросила она.

— Ни в чем, тетя, — ответила Беатрис. — Мы просто играем.

Сытый, удовлетворенный, лежал он в своем гнезде. Дом стал тихим. Обитатели его заснули. Даже Неправильный Дядя спал, ибо Руггедо был хорошим притворщиком.

Неправильный Дядя не был фантомом, не был всего лишь проекцией Руггедо. Как амеба тянет к еде ложноножкой, так и Руггедо увеличился и создал Неправильного Дядю. Но на этом сходство кончалось. Ибо Неправильный Дядя не был эластичным расширением, которое можно было бы изъять по желанию.

Скорее он — оно было перманентной конечностью, как рука у человека. Мозг с помощью нервной системы посылает сигнал, рука протягивается, пальцы хватают — и вот она, еда. Правда, расширение Руггедо имело меньше ограничений. Оно не было постоянно связано законами человеческой плоти. Руку можно отдернуть назад, а Неправильный Дядя выглядел и действовал как человек, и только чистый, незамутненный взгляд мог проникнуть сквозь его личину.

Существуют законы, подчиняться которым должен даже Руггедо. Естественные законы мира связывают его до известных пределов. Существуют циклы. Жизнь мотылька-гусеницы подчинена циклам, и, прежде чем соткать кокон и претерпеть метаморфозу, гусеница должна есть, есть, есть. Изменение может произойти не раньше, чем придет время. И Руггедо не мог измениться раньше, чем закончится цикл. П потом произойдет другая метаморфоза, как это уже бывало в немыслимой вечности его прошлого — миллионы удивительных мутаций. Но в настоящее время он был связан законами идущего цикла. Вытянутую вперед ложноножку нельзя было втянуть. И Неправильный Дядя был ее частью, а она была частью Неправильного Дяди.