Генри Каттнер - Мокрая магия. Сборник рассказов.

Это даже не было обвинением.

— А мне все равно, — прошептал в ответ Бобби. — Я устал от этой игры. Я хочу играть во что-нибудь другое. — Вдруг он хихикнул. — А вообще, я победил, — объявил он.

— Как это? С чего вдруг?

— Полиция приехала, и я знал, что они приедут. А он об этом даже не подумал — вот я и победил!

— Я не понимаю…

— Ну, это как в «Маугли». Помнишь, как убивают тигра? Привязывают к стволу дерева кого-нибудь маленького, а когда появляется тигр — бух! Но все дети уехали в Санта-Барбару, и ты тоже уехала. Осталась лишь бабушка, вот я ее и «привязал». Да ладно тебе дуться, она же много с нами играет. И потом, кроме нее, все равно никого не было.

— Но, Бобби, к дереву привязывают не человека. А кого-нибудь из животных, например козленка…

— О! — нахмурился Бобби. — Ну да, конечно. Но я решил, бабушка вполне подойдет. Она слишком толстая, чтобы быстро бегать. — Он мрачно усмехнулся. — А вообще, он дурак. Все знают: когда к дереву кто-то привязан, значит, рядом сидит охотник. Но он ничего не знал. Когда я сказал ему, что запер бабушку в ее комнате и больше в доме никого нет, я думал, он догадается… — У Бобби был весьма довольный вид. — Я хитрый. Я ему через окно сказал. Иначе он мог бы подумать, что приманка — это я. А он ничего такого не подумал. Чуть ли не бегом побежал наверх. Даже забыл, что ему нужно хромать. Наверное, здорово проголодался…

Бобби посмотрел в сторону крыльца, на котором царило оживление.

— Полицейские, должно быть, уже схватили его, — бросил он безразличным тоном. — Легче легкого. Я победил.

Джейн не успевала следовать за ходом столь прихотливой логики.

— Значит, она умерла? — очень тихо переспросила она.

Бобби кинул на нее задумчивый взгляд. Для него это слово имело совсем другой смысл, и вне игры оно ничего не значило. И потом, тигр ведь никогда не успевает добраться до приманки.

Мистер Ларкин возвращался к такси. Он шел очень медленно и ступал не слишком уверенно.

Лицо его было опущено…

…Дело, конечно, замяли; детей, знавших гораздо больше, чем опекавшие их взрослые, упорно оберегали от подробностей случившегося. Примерно так же чуть раньше дети пытались защитить взрослых. Но, кроме двух старших девочек, остальных это происшествие не особенно взволновало. Игра была окончена, бабушка уехала в долгое путешествие, из которого ей не суждено было вернуться.

Впрочем, дети понимали, что это на самом деле означает.

С другой стороны, Неправильному Дяде тоже пришлось уехать — как было им сообщено, в большую больницу, где о нем позаботятся.

Это тоже не слишком-то их встревожило, ибо находилось вне границ их опыта. Их понимание смерти было несовершенным, а все остальное вообще являлось полной тайной. Позднее, когда интерес угас, они вообще практически не вспоминали о прошлом. Лишь Бобби, когда ему читали «Маугли», всякий раз ждал: а вдруг на сей раз тигра куда-нибудь уведут, вместо того чтобы убить на месте? Разумеется, такого ни разу не случилось. Наверное, в реальной жизни тигры были другими.

Однако долгое время после этого в ночных кошмарах Джейн являлись такие вещи, которые она не позволяла себе помнить наяву. Она видела бабушкину спальню такой, какой видела ее в тот последний раз, с белыми занавесками, с солнечным светом, красным фарфоровым башмачком и куколкой-булавочницей. Бабушка втирала крем в морщинистые руки и чуть морщилась: она чувствовала, как алчные волны голода наполняют дом, исходя от ужасного пустого места где-то внизу.

Должно быть, оно было очень голодным.

Неправильный Дядя притворился, будто у него болит лодыжка; он крутился и ворочался на кушетке, этот полый человек, пустой и глухой ко всему, кроме потребности в красной еде, без которой он не мог жить. Хищное существо внизу пульсировало от голода, алкая пищи.

Бобби очень мудро поступил, решив передать сообщение-приманку через окно.

К тому времени запертая в комнате наверху бабушка, должно быть, уже обнаружила, что не может выйти. Ее толстые, испещренные крапинками пальцы, скользкие от крема, тщетно пытались повернуть ручку.

Джейн много раз слышала во сне звук шагов.

Эти шаги были куда более громкими и реальными, чем те, которые ей доводилось слышать наяву. Она точно знала, какими они были: топ-топ, топ-топ, две ступени за шаг, и бабушка прислушивается с тревогой, зная, что дядя с его больной ногой не может так ходить. «Воры, наверное…» — подумала она, и сердце ее тревожно екнуло.

Но тревожилась она недолго: должно быть, одного лишь удара сердца хватило на то, чтобы шаги протопали через коридор. К тому времени уже весь дом дрожал и пульсировал от триумфального голодного рева, и шаги попадали в ритм этой пульсации. С ужасающей неотвратимостью они звучали в коридоре все ближе. А потом в замке повернулся ключ…

А потом…

А потом Джейн обычно просыпалась…

«Он не виноват, он же совсем маленький», — много раз твердила себе Джейн тогда и позже. После этого она долго не видела Бобби, а когда увидела, он успел обо всем забыть — слишком много было новых впечатлений. Он пошел в школу, а на Рождество ему подарили щенка.

Когда же Бобби услышал о том, что Неправильный Дядя умер в психиатрической лечебнице, то с трудом вспомнил, о ком идет речь, ибо для самых младших Неправильный Дядя никогда не был членом семьи, а только частью игры, в которую они играли и победили.

Мало-помалу непонятная депрессия, некогда угнетавшая домочадцев, сделалась менее явной, а потом и вовсе пропала. Дни после смерти бабушки были самыми тяжелыми, но затем стало легче, поэтому всё списали на переживания после потери близкого человека.

Как ни странно, холодная, ограниченная логика Бобби оказалась верной. Руггедо не мог ввести в игру нового Неправильного Дядю, ведь это было бы нечестно, и Бобби верил, что он будет соблюдать правила. И он соблюдал их, ибо они представляли собой закон, нарушать который было нельзя.

Руггедо и Неправильный Дядя были частью единого целого, намертво связанного основным циклом. И пока этот цикл не завершится, связь с Неправильным Дядей нельзя было разорвать. Руггедо просто не мог ничего сделать, он был бессилен.

В сумасшедшем доме Неправильный Дядя медленно умирал от голода. К той пище, что ему предлагали, он даже не притрагивался. Голова и тело умерли вместе, и дом бабушки Китон снова обрел покой.

Вспоминал ли Бобби когда-нибудь о случившемся, об этом никто не знал. Его действия основывались на идеальной, абсолютной логике, ограниченной лишь его опытом: если ты попытаешься совершить что-нибудь плохое, обязательно придет полицейский и заберет тебя.

Бобби, надоела эта игра. Лишь инстинкт соперничества мешал ему бросить ее и начать играть во что-то другое.