Жорж Блон - На суше и на море 1965

— Что это у вас за земляные работы, Люся? — спрашиваю я.

— У нас же не почвы, а голая глина и камни, — разгибается она, поправляя косынку. — Когда сажали деревцо маленьким, не было времени и сил выбирать камни, добавлять хорошую землю на большую глубину. Теперь разрослось, надо корням лучшую почву создавать.

Я согласно кивнула головой, но подумала в душе: есть ли смысл в этой тяжелой, кропотливой работе, когда сад гибнет и неизвестно, что от него останется к весне?

Подошел Федор Михайлович:

— Гоню ее домой хоть часа два отдохнуть — не хочет. Не спала совсем.

По усталым, покрасневшим глазам вижу, что и он, кажется, провел бессонную ночь.

— А вы-то, Федор Михайлович, спали?

— Конечно, я тоже тут ночь продежурил. Да-да-да. Только ей все хлопоты достались. Мороз под двадцать градусов на почве, а у нас калорифер перестал действовать, которым обогревается Дерево дружбы, трубы разошлись. С ними возилась, потом все выбегала из конторки, на градусник глядела. Переживала, что растения гибнут.

— Ничего и не переживала, — нахмурила Люся светлые брови.

— Чего уж там. Если человек за восемь лет работы на участке не то чтобы один рабочий день пропустил, а ни одного отпуска толком не использовал, может он не переживать? Ему даже и всплакнуть в такую ночь не грех.

— Да вы сами-то, когда в санатории на лечении бываете, все равно раз, а то и два раза в день сюда приезжаете с другого конца Сочи. Не плакали же в эту ночь?

— Я другое дело. Да-да-да. Мне по солидности лет плакать противопоказано.

Федор Михайлович, как всегда, шутит. Только вижу, в глазах за обычным лукавым прищуром прочно поселились в эту ночь тревога и боль.

У Зорина свое, особое отношение к растениям. Он готов прийти на помощь в случае необходимости любой былинке, не говоря уже о своем детище — гибридах. Мне рассказывали, как волновался Федор Михайлович, какие громы и молнии обрушил на виновных, когда однажды при обработке участка по неряшливости повредили кору на нескольких растениях. До позднего вечера возился: зачищал царапины, обмазывал варом, накладывал повязки. А одному растению, у которого кора оказалась содранной вокруг всего стволика, сделал сложную операцию по пересадке на пораненное деревцо коры другого растения. Деревцо было спасено, а сама операция послужила толчком к разработке оригинального метода получения вегетативных гибридов пересадкой коры. Такие деревца с узловатыми «бамбуковыми» побегами показывал он в прошлом году ученым.

И вот он сам ставит под удар все растения, которым отданы десятилетия трудов и надежд. Что это: упрямство? Жестокая необходимость?

Ничего не стоило надеть на растения хотя бы марлевые чехлы. Делают же это даже в обычные годы на плантациях негибридных растений, которые можно в случае гибели восстановить. Укрыты деревья на соседнем опытном участке. А здесь каждое деревцо — неповторимый экземпляр, который таит в себе еще не раскрытые, может быть, замечательные свойства, — и никаких укрытий в такую зиму!

— Может быть, — высказываю эту мысль Зорину, — хотя бы некоторые, самые интересные, следовало защитить?

— Нет. Мне этого делать нельзя.

— А если… полная гибель?

— Значит, будем начинать сначала. Селекционер, который хочет продвинуть цитрусовые на север, обязан не спасать растения от мороза, а испытывать, может быть жестоко. Мороз — бескомпромиссный контролер, он не даст скидок ни на что. Если хотите, я даже рад такой зиме, по сравнению с которой мороз 1950 года — пустяки. То, что сумеет уцелеть после нее, может дать начало ценному сорту. О такой проверке Должен мечтать селекционер. Да-да-да. Приходите весной, тогда все будет ясно.

Можно было только подивиться самообладанию этого человека.

Прошло два месяца, на побережье явилась южная весна. Яркая, деятельная, она быстро закрыла свежими побегами, цветами следы зимних разрушений. О них напоминали лишь камфорные лавры на Курортном проспекте, черневшие голыми ампутированными ветвями, да эвкалипты. Так и не ожив, деревья-великаны падали под пилами парковых рабочих.

Снова я в опытном саду.

Совсем поредел склон, на котором цитрусовые зимовали под укрытием полотнищ и чехлов. Бескомпромиссный контролер похозяйничал изрядно, не спасли и укрытия. Только отдельные куртины стелющихся лимонов и мандаринов сохранились — хотя и покалеченные, будут жить.

Непривычно просторно в селекционном саду. Ледяная коса прошлась и тут, повыкосила зеленые кущи, оставила на их месте печальную стерню из пней.

Но удивительное дело. Присмотришься внимательнее: пустой сад оказывается заполненным до краев. Между пнями уже разделаны грядки с новыми посевами гибридных семян. Цветут азалии, набирают бутоны кусты роз вдоль дорожек — живые букеты из разных сортов, созданные волшебным ножичком ученого. Высоко забрался по шпалерам широколистый луноцвет, еще зимой выращенный Люсей в тепличке.

Люся с Женечкой Судаковой, тоненькой девочкой-юннаткой, занимаются посадками. Я смотрю, с какой любовью и старанием они работают, думаю о других побегах, которые растит в этом саду Федор Михайлович.

Тянется к нему ребятня. В саду почти всегда увидишь голенастых мальчишек и девчонок из окрестных мест, занятых каким-то делом. Здесь им доверяют. Полтора миллиона цветков опылили школьники, когда надо было провести массовую работу по гибридизации. Здесь они делают множество неожиданных открытий, посидев час-другой с Федором Михайловичем в «зеленой засаде» и посмотрев на природу его глазами. Нежную и мудрую свою любовь к природе передает Зорин ребятам. Многие из них, выросши и разлетевшись во все концы страны, стали агрономами, учеными-биологами.

Одна из воспитанниц Зорина — агротехник участка Люся Дмитренко.

— У нее прирожденная, ярко выраженная любовь к природе, — сказал как-то Федор Михайлович.

Думается, он скромно умалчивает о своем влиянии.

Единственная дочь у матери-инженера, Люся пришла сюда после окончания десятилетки. Поступила садовой рабочей. С тех пор не стало у нее иной жизни, кроме той, которая идет тут, в саду. Любая работа от самой грязной и тяжелой до тончайших «хирургических» операций ей интересна и по плечу. С полным правом можно сказать: каждое из многих сотен растений, живущих в саду, носит на себе следы заботы этой девушки с не знающими устали руками.

Она уже агроном с высшим образованием. В прошлом году закончила Всесоюзный заочный сельскохозяйственный институт. И все равно, приезжая ранним утром в сад, по-прежнему берется за лопату и лейку, за прививочный нож или секатор, не оставляет их до позднего вечера. Самые сложные и ответственные прививки Федор Михайлович поручает теперь Люсе.