Мюррей Лейнстер - На суше и на море 1960

Тысячи сирот с красными знаменами шли по дороге, чтобы приветствовать представителей братских народов Советского Союза, поставивших себе целью вернуть благосостояние и радость мирного труда обнищавшей, разграбленной Армении.

Далеко в ущелье гремел и бился Ахурьян. Наступил последний день его свободы. Через несколько часов мудрые и трудолюбивые люди запрут его бирюзовые воды в гранитные стены, толкнут их в тесный проход двухкилометрового тоннеля, а затем прикажут течь по равнине, и пойдет поток к полям, забыв свою недавнюю прыть и ярость.

Голубоватые скалы, складками опускавшиеся к реке, были усыпаны людьми. Около плотины невозможно было пробраться через огромную толпу. Перед трибуной на камнях расположились почетные гости.

Нансен сидел вместе с председателем Закавказского Центрального исполнительного комитета Махарадзе. Рядом с ними в огромных роговых очках стояла корреспондентка американского газетного треста. Оживленной группой разместились «именинники» — инженеры, водхозы, водначи, водснабы, гидрологи, гидротехники и прочие водные специалисты, приехавшие сюда с разных концов страны, чтобы принять участие в осуществлении славного дела…

Мелькнул флажок в руке распорядителя, опустились щиты плотины. Прошло десять минут, и на том месте, где только что сновали люди, появились ручейки, потом они слились и вскоре превратились в обширное озеро, достигающее краев плотины. Страшный удар потряс воздух, взметнулся столб дыма, пронизанный огнем, и вдруг рассыпался бойкий горох ружейного салюта, зазвучал «Интернационал» и загремели аплодисменты.

Махарадзе вертит ручку подъемных винтов. Ему помогает Нансен, изо всех сил нажимая на штурвал большими, сильными руками. Через взорванную перемычку, бурля и крутясь, в тоннель хлынула вода.

На митинге выступил и Нансен.

Он сказал, что вода вместе с другими благами жизни Делает людей счастливыми. И надо стремиться к тому, чтобы на земле не было ни одной нивы, ни одного виноградника или сада, который испытывал бы нужду в воде. Тогда люди будут счастливы и могущественны, тогда умрет зависть и расцветет мир!

После митинга Нансен выразил желание посмотреть, как население встретило воду на самой трассе канала.

Для этого нужно было спешить, и ему предложили перебраться через гору напрямик. Нансену и мне дали двух сильных животных — осла и лошадь — все, что оказалось под рукой. Экипаж (а тем более машина) не смог бы проехать по узкой горной тропе.

Нансен заявил, что он предпочитает осла, так как еще ни разу не садился на это симпатичное животное.

Мы тронулись в путь и очень быстро перевалили через гору. Спустя полчаса были уже на другом конце Ширакской равнины и здесь, вдали от речей и салютов, наблюдали торжество иного характера.

У края еще сухой, недавно вырытой канавы сидела большая группа крестьян. Они пришли сюда на рассвете. Около женщин стояли колыбели, в которых спали или играли самодельными игрушками смуглые младенцы. Другие женщины пряли тонкую шерстяную нить, накручивая ее на веретено, висящее у ноги; под мышкой или за пазухой у них были пучки белоснежной шерсти. Мужчины попыхивали маленькими трубочками, то и дело посматривая в ту сторону, откуда должна была прийти вода.

И вдруг совершенно неожиданно, гоня впереди себя сор и пыль, в канаву прокралась вода, арпачайская вода!

Все вскочили на ноги и, как зачарованные, смотрели на нее. Послышались радостные возгласы, запищали ребятишки, женщины побросали веретена и на корточках присели у самого края канавы, не веря своим глазам.

Какой-то старик с веселым озорством в глазах сорвал с головы баранью шапку и швырнул ее в несущийся поток. Это послужило сигналом — в канаву полетели шапки, кепки, платки, ожерелья… А когда восторг достиг наивысшего предела, ребятишки, на бегу сбрасывая с себя одежду, бросились к воде и, словно испуганные лягушки, плюхались в мутный поток, визжа, кувыркаясь и ныряя.

Нансен, широко расставив ноги, щелкал кодаком. Но, наконец, и он не выдержал. Сорвал с головы шляпу, высоко помахал ею над головой и, размахнувшись, что есть силы швырнул ее в воду, которая все бежала и пела, и смеялась, неся с собой прохладное дыхание реки, убегая все вперед и вперед, ласково облизывая истомленную жаждой землю…

Во время пребывания в Армении Нансен захотел посетить и те районы республики, где возрождалась культура хлопка, тоже остро нуждавшаяся в орошении. Трудно добывать воду в стране, где лето длинное и жаркое, а солнце палит четырнадцать часов в сутки.

…Еще не везде сошел снег, еще не прилетели аисты и не проснулись от зимней спячки черепахи, а хлопкороб уже бродит с рогатым заступом по полю, проваливаясь в жидкую грязь выше колен. Надо прочищать канавы, надо открыть вольный ход для воды, приготовиться к «арату» — первому пуску воды перед пахотой.

«Арат» прошел обильный. Земля напилась и просит работы.

В ясное утро выходит хлопкороб на влажное поле со своими отощавшими за зиму буйволами. Пристально смотрит на дальние горы. Слава богу, много еще снегу в горах, хватит воды на все четыре полива, до самой осени. Пора пахать!

Ахей! Ахо-о! Буйволы тянут так сильно, словно их всю зиму кормили ячменем. Новенький плуг, купленный в кооперативе, режет глубоко, не то что дедовская соха, сделанная из корневища дерева. Частым дождем падают в борозды крупные семена.

Дней через пять, если не обидят холодные ночи, на черном ковре заблестят изумрудные глазки первых ростков.

У соседей начали сеять машиной. Священник-тертер узнал об этом, рассердился, собрал крестьян и показал им то место в «Священном писании», где сказано:

«От руки твоей не оскудеет земля…»

— Вы видите, «от руки», а не «от машины»! — гневно сказал он.

Но кто-то из молодежи разумно ответил:

— Да ведь и машина тоже сделана руками человеческими!

Мы ходили по улицам Эривани. Стоял знойный полдень.

Нансен подошел к киоску с сельтерской водой. Стоявший рядом пожилой армянин отвел нас в сторону и сказал:

— Сразу видно невежественных иностранцев!.. Ну кто же в Эривани пьет сельтерскую воду, кроме неразумных ребятишек?! Идемте, я угощу вас настоящим освежающим напитком.

И он вдоволь напоил нас из влажного кувшина чудесной ключевой водой, чистой, как детские слезинки.

«Кырх-булах!» — сорок источников, соединяясь в один поток, обильно питают эриванский водопровод. Вода, которую почел бы за счастье пить житель самой благоустроенной столицы, льется здесь вовсю. Целые каскады омывают Улицы. Ею орошают фруктовые сады, виноградники и огороды, ее на каждом шагу продают быстроглазые коричневые мальчишки, предлагающие певучими голосами: