Владимир Владко - Ракетоплан С-218

Тем временем я проверил направление. Внизу все так же громоздились тучи, в редких просветах между которыми были видны синие полосы. Автоматический указатель стрелкой отмечал местопребывание ракетоплана — немного к западу от Африки над пространствами Атлантического океана. Еще далеко до островов Фолкленда даже для моей скорости в 6000 километров за час. Что еще передает радио? Репродуктор снова закончил фразу:

«…Как думает астроном Бермигтон, Комета, проходя по касательной к орбите Земли, повлияет на Луну. С большой вероятностью можно говорить о том, что наш спутник под действием притяжения Кометы сорвется со своей орбиты. В этом случае Луна пойдет между Солнцем и Кометой по параболе к орбите Юпитера, и Земля может потерять своего извечного спутника. Но окончательно это станет понятным только перед первым взрывом, в десять часов пятьдесят пять минут. Астроном Бермигтон думает, что Луна сорвется с орбиты и покинет Землю! Внимание! Астроном Скаутлей возражает на это предположение и доказывает, что Луна только изменит свою орбиту на вытянутый эллипс, однако останется верным спутником Земли».

Интересно, кто из ученых прав? А впрочем, вопрос о Луне не так уж и существенен, когда речь идет о судьбе всей Земли.

Да и проект инженера Андреева может не дать желаемого результата. Так, по крайней мере, уверяют некоторые ученые. Я не ученый, я обычный пилот. Но, быть может, именно поэтому верю в проект инженера Андреева. 21 июня он превращает земной шар в исполинскую ракету, и эта мысль близка мне. Я знаю, что такое ракета. Только ракетному двигателю принадлежит будущее. Древний мудрец Архимед, который изобрел рычаг, сказал:

— Дайте мне точку опоры, — и я подниму земной шар!

Ракета дает человеку точку опоры везде и всюду. Она сама — точка опоры. Для самолета нужен воздух, для проворной лодки — вода, от которых они отталкиваются. Ракета отталкивается сама от себя. Взрывы, которые происходят в ее разрядной части, толкают ракету вперед, независимо оттого, куда направлены — в пустоту или в воздух, в воду или еще куда-то. Обратная реактивная сила взрыва вот что движет ракету.

Однако где я?

Указатель места пребывания ракетоплана приблизил стрелку почти к самым островам Фолкленда. Впереди были видны пенные буруны, прибережные скалы и ровная, без единого пригорка поверхность земли.

Где же тут искать профессора Пелюзье и его экспедицию?

Бухта Оф Гарборс, над которой я пролетал, погасив скорость, тоже была пустынной и мертвой. Огромные здания порта представляли печальное зрелище — будто жители этого оживленного города все неожиданно вымерли. К тому же стало темнеть. Правда, сумерки, которые спускались на землю, в скором времени озарил зеленоватый призрачный свет Кометы, хвост которой широкой полосой простерся через весь небосклон.

По-видимому, в бухте Оф Гарборс не было никого, потому что предупрежденная о моем прилете экспедиция дала бы знать о себе каким-нибудь сигналом — хотя бы костром.

Я полетел к порту Стенлей. Пустынная равнина проплывала под ракетопланом.

А что если их нет и там? Что, если они были вынужденные перебраться еще куда-нибудь?

Но едва только на горизонте волнистой линией нарисовался залив, я заметил большой черный столб дыма.

Сигнал!

Через несколько минут я плавно опустился на твердую землю возле большого костра. К люку ракетоплана подбежала стройная девушка в нейлоновом плаще. Она что-то кричала, но звук ее голоса не доходил до меня, отделенного от внешнего мира герметичными дверьми кабины. Наконец я распахнул люк.

— Вы — пилот Троянов? — услышал я звонкий молодой голос. И, не ожидая ответа, Жанна Пелюзье продолжила: — Ну, конечно, это вы. Кто еще мог бы добраться сюда в такой тревожный час? Правда, мы очень беспокоились. Ведь у нас испортился передатчик, и мы не могли подавать вам сигнал. Но мы сделали все, что смогли. Видите? — показала она рукой на костер.

— А где же остальные? — спросил я.

— А вы еще не знаете? Отец болен малярией. Но это не страшно, — он легко переносит эту болезнь. Хуже с Дюшеном: у него очень острая форма, и сейчас он лежит почти без сознания, а лаборант Стенуа дежурит рядом с ними. Мне поручено следить за костром, чтобы не пропустить вас. Пойдемте, пойдемте в дом.

На пороге нас встретил молодой мужчина с энергичным, резко очерченным лицом. Это был Стенуа. Он крепко пожал мне руку и сказал:

— Я очень боюсь, что Дюшен не сможет лететь. Профессор говорит, что ему могло бы помочь только переливание крови. Я просто не знаю, что делать.

Старый профессор Пелюзье через силу поднялся со своего кресла и тихим голосом поздоровался со мной:

— Когда мы отправимся, профессор? — обратился я к нему.

— Вам уже говорили о нашем больном? Его нельзя трогать, пока не закончится пароксизм. Он весьма слаб.

— Значит…

— Не раньше завтрашнего утра. А может… — Голос профессора задрожал, и он насилу закончил фразу: — Может, нам придется оставить его здесь…

Меня совсем не пугала мысль, что нам надо задержаться до утра. До начала взрывов в полярной области оставалось больше суток. За это время я мог бы несколько раз долететь отсюда до озера Мичиган. Но кто знает, какие неожиданности могут произойти?

— Все-таки лучше было бы вылететь как можно быстрее, — напомнил я профессору. — У меня относительно этого очень жесткие инструкции. Сейчас я поговорю с Комитетом спасения Земли.

Жанна Пелюзье пошла со мной. Идя, она рассказала, что экспедиция находилась на островах Фолкленда около двух месяцев и закончила свою работу только два дня тому назад. Профессора Пелюзье не пугают будущие события. Он беспокоится только о том, чтобы доставить в безопасное место собранные материалы.

Мой разговор с Комитетом был очень коротким. Вот его запись.

«Прибыл на острова Фолкленда. Нашел экспедицию. Могу лететь на север не раньше чем утром 21 июня, потому что один из участников экспедиции, Густав Дюшен, тяжело болен».

«Вылетайте при первой возможности. Маршрут остается прежним. Еще раз подчеркиваем, южнее экватора можете надеяться на помощь только в Буэнос-Айресе».

Извинившись перед профессором, я лег спать: пилот ракетоплана должен быть здоровым и бодрым. Вылететь мы решили до рассвета.

Около двенадцати часов ночи меня разбудило легкое прикосновение к плечу. Жанна Пелюзье стояла возле меня и лицо ее было бледно:

— Дюшен умер, — тихо сказала она. — У него слабое сердце, оно не выдержало напряжения во время кризиса…

…Багряное солнце едва лишь показало край своего диска из-за моря, когда я нажал на рычаг управления. Ракетоплан быстро набрал высоту и помчал на северо-запад. Профессор полулежал в кресле; наверное, на него неважно влияла скорость подъема. Лаборант Стенуа разбирался в своих записях. Жанна внимательно следила за моими движениями.