Александр Карнишин - Всячина [СИ]

— Может, убежище? — все так же лениво спросил Сашка. — Батя говорил, раньше всегда убежища под домами были.

— Вот! Мне тоже родители так сказали. Но ручек-то на двери нет! Как открывать, в случае чего?

— Изнутри, — вдруг догадался Мишка.

— Йес! Есть такая буква! Значит, там кто-то внутри сидит, и когда надо — откроет! Правильно, да?

— Это, как ее, конспирология — вот, — Сашка знал много умных слов. — Нет там никого. Я вот лично ни разу не видел, чтобы кто входил или выходил.

— И никто не видел, — поддержал Мишка.

А Витька уже еле сдерживался, чтобы не подсказать, не выдать знание.

— Так если никто не видел, чтобы входили и выходили, но там кто-то есть, то — что?

— Что? — переспросил Мишка.

— То! Вы что, дебилы, что ли? Я же сказал — там муркоки! Кино старое помните про машину времени?

— Э-э-э… Морлоки, да?

— Мурлоки, муркоки — одно и то же, не придирайся. Никакой не вижу разницы. Вы просто вспоминайте, вспоминайте. А я вам еще вот что скажу: будущее — это именно здесь и сейчас. Я вот даже спросил бабушку специально, так она мне так и ответила — в будущем живем.

Мишка вспоминал фильм. Фильм был старый и прикольный. Там были эти, которые под землей сидят и выходят ночью, а еще те, которые днем ходят по улицам… И те этих жрали, в натуре. Жуть!

— Вот скажи, Мишка, — нагнетал Витька. — У тебя отец — кто?

— Директор.

— А мать?

— Менеджер.

— И у Сашки — менеджеры. И мои — не от станка. И вообще — ты хоть одного человека знаешь у нас во дворе, который работает у станка и называется пролетарием? А? Не знаешь? Потому что у нас — будущее. А в будущем эти — под землей. И поэтому днем никому не мешают. Ночью же выбираются наружу, и там уже держись!

— Так ты намекаешь…, — протянул Сашка.

— Никаких намеков, пацаны! Муркоки там, самые настоящие муркоки! И они по ночам тут лютуют всяко!

Пиво ли ударило в голову молодежи, гормоны ли, или просто так работает групповое сознание, но как-то вдруг шумно стали обсуждать уже на полном серьезе, в какое время эти самые подземные вылазят наружу, почему взрослые о них никогда не говорят (из боязни или скрывают от подрастающего поколения, или вообще сами не знают, как животные какие-то), кто хранит секрет этих выходов из подземелья…

Ну и решили, в общем.

В десять часов вечера и ноль минут Мишка сидел на той же скамейке и ждал с некоторым нервным напряжением. Через пять минут пришел Витька и похвастался фонариком. Большой, на четыре батарейки. Как дубинка. У Мишки фонарика не было. Зато он взял отцовскую бейсбольную биту. В бейсбол тот никогда в жизни не играл, но биту возил всегда с собой в машине. А когда ставил автомобиль на стоянку, забирал ее с собой домой.

Посидели еще пять минут. Потом Витька позвонил Сашке и услышал ленивое, что он уже не хочет, и все это фигня, а даже если и не фигня, то у него, у Сашки, дверь сейфовая, а в компьютере новая игра, и пошло оно… И так далее. Не пацан, мол, маленький, на разводки глупые вестись.

— Сдрейфил, — сказал Мишка.

На самом деле, он тоже дрейфил. То есть трусил. Но не показывать же другу Витьке. Тем более, Сашки нет — что теперь, Витьке одному на муркоков идти? Дружба — это ведь такая вещь… Поэтому Мишка встал со скамейки, махнул пару раз битой, а потом сказал:

— Ну, чо, пошли тогда.

И они пошли. Очень осторожно. Оглядываясь, чтобы никто не подобрался сзади. Дойдя до этой непонятной постройки со стенами, расписанными синим морем и розовым восходом, стали прислушиваться, прижимаясь ухом к дверям — настоящим воротам — крашенным просто серым.

— Рано еще, — сказал Витька. — По правилам всё должно начинаться в полночь.

Мишка тоже это знал. Но до полночи было далеко. А еще было не совсем понятно: вот они дождутся сегодняшней полуночи, распахнутся открытые изнутри двери, хлынут на улицу эти самые «муркоки»… И что тогда?

— Так мы-то — что делать будем? — спросил он.

И тут сзади рявкнул грубый голос:

— Стоять, бояться, дубинку кинь, руки на голову!

И включился яркий свет.

Кто бы не выполнил? Стояли. Боялись. Все, что в руках — выронили. Руки за голову заложили. Жмурились от света в лицо.

— Вот ты смотри, а ведь не обманула старая. Точно какие-то тут лазят… Чего ищем ночью? Каких приключений? А? Здоровья стало слишком много? Потерять хотите?

Подошли двое в черном. Смотрели с интересом. Большие, взрослые, пахнущие потом и табаком.

Тут Мишка и признался:

— Муркоков ловим. Потому что уже будущее.

Тот, что выглядел покрепче, начал разоряться:

— Петрович, ты слышал, да? Они у нас тут муркоков ловят! Лет тебе сколько, охотник на муркоков? Четырнадцать? И кто бы тебе лицензию выдал на такое дело? Вот жди шестнадцати, потом придешь в отдел за разрешением. А то — ишь каждый тут начнет по муркокам… А, ну, подобрали свои вещи, и бегом! Бегом, я сказал! А то загребем, привлечем, и будет всем больно, стыдно и обидно.

Мишка с Витькой отбежали за угол, но было еще слышно, как эти переговариваются:

— Так что, Петрович, как думаешь, мы и правда в будущем живем, что ли?

— А как же. В прошлом-то я кто был? Простой школьный учитель. А теперь я, выходит, кто? А? Гоняю тут охотников на муркоков. Типичное будущее, тьфу!

На бегу Витька еще пихнул Мишку локтем в бок и мотнул головой: мол, слышал, да? А тот только рукой махнул на бегу. Той, которая без биты. Просто махнул: мол, сам понимаю теперь.

А ведь молодец Витька, выходит. Всё правильно раскопал и догадался.

Но опять — возраст. Во всем виноват возраст. Надо скорее взрослеть, а уж тогда…

Скульптор смотрел на нее влюбленными глазами, а она, нисколько не стесняясь своей наготы, вертелась, сгибалась и разгибалась перед большим, во всю стену, зеркалом. Да и чего ей было стесняться, если она столько времени даже не знала, что такое одежда?

— Это что? — спросила она.

— Где?

— Вот это. Что это такое? Что это за складочка? — она недовольно повернула прелестную головку и показала оттопыренным пальцем на свой бок.

— Ну, радость моя, это — складочка, которая всегда появляется, если согнуться вбок, но она красивая! Ты вся красивая! Это правда! Я люблю эту складочку! Я люблю всю тебя! А иначе бы…

— …Ну, нет, — не слушала та, — складочку придется убрать. Лик-ви-ди-ро-вать, — по слогам, со вкусом произнесла она новое слово, пришедшее в голову.

— Но как же, солнышко…

— А это, вот это — что такое, а?

Она похлопала себя ладошкой по подбородку.

— Ты мне что, второй подбородок приделал, что ли?

— Какой второй подбородок? — в ужасе всплеснул он руками. — Что ты выдумываешь?

Она опустила голову вниз, плотно прижав подбородок к груди, и посмотрела искоса в зеркало:

— Вот же! Ты что, не видишь? Тоже мне — художник! Нет, так не пойдет. Это тоже надо будет убрать, — она еще раз взглянула в зеркало. — …И живот тоже. Ты слышишь?