Александр Карнишин - Чернуха [Сборник рассказов; СИ]

Потому что если бы он не гулял, то сейчас бы не смог надеть пальто.

Потому что болела рука. А без пальто он бы давно замерз. Папа рассказывал, что когда замерзаешь, сначала больно, а потом становится тепло. Мальчику Коле было холодно и больно. Значит, он не замерзал. Папа работал в институте. Институт был тут же, совсем рядом с их поселком. Папа был биолог. А мама была не биолог. Она была учитель. Она учила Колю читать.

Писать она тоже учила, но пока большие разлапистые буквы получались у него похожими на пауков. Папа смеялся и говорил, что ученому хороший почерк не нужен. Мальчик Коля вздохнул и тихо-тихо заскулил от боли и от холода. И еще от обиды. Потому что никто не помогал ему, а он же еще маленький! А тихо, потому что громко — страшно. Такая тишина стояла над дорогой, что когда свистел ветер, казалось, что раздается музыка. А если сказать слово — все-все услышат. Коля не знал, кто все-все. Он просто шел по пустому тихому плоскому пространству, усеянному мусором, битым стеклом, мокрыми тряпками. Все было серо и тускло. Все было холодно и скучно. Он поднял лицо вверх, шмыгая носом, посмотрел на небо. Черные тучи не обещали солнца. И прекращения мелкого холодного дождя — тоже. Мальчик Коля подумал, что дождь — это хорошо, потому что не будет пожара. Дома же никто не остался, и никто не следит за газом в печке. А когда дождь — все мокрое. И пожара не будет. Он опять вздохнул, вытер рукавом нос, засунул руки во влажные холодные карманы, сгорбился, скрючился весь, и сделал еще два шага. Что-то толкнуло его в грудь, опрокидывая на спину. Мелькнули вверху черные тучи, несущиеся куда-то. Потом прямо возле носа оказалась грязная вонючая тряпка. А потом мальчик Коля умер.

— Куда стрелял? — хмуро спросил, проснувшись, человек в камуфляже, вылезая из спального мешка.

— Да вон, ползло что-то.

— Ну-ка, ну-ка… Ориентир скажи.

— Правая обочина дороги, пятьсот метров, серое пятно. Пауза длилась и длилась.

— Ну, молодец. Объявляю, значит, благодарность. Подстрелил. Иди теперь, отдыхай. Я покараулю.

— Есть! — козырнул первый. У них была палатка с надувным полом, спальные мешки, спиртовки, на которых они разогревали еду и варили кофе. До смены с поста на линии карантина оставалось еще восемь часов.

В дверь позвонили. Потом еще и еще раз. Уверенно, настойчиво, упорно. Макс неслышно подошел и осторожно посмотрел в дверной глазок. На ярко освещенной лестничной площадке стояла девушка, демонстрируя глазку синий шарфик (у него, кстати, такой же точно был аккуратно сложен и уже убран в карман куртки), чемоданчик и фирменный бэджик на цветной тесьме.

— Здравствуйте, — сказал Макс, открыв дверь, и радушно улыбнулся.

— Перепись, да?

— Ваша квартира последняя в этом подъезде, — бойко затараторила девушка. — Я и так уже третий раз прихожу. Вы будете переписываться?

— А почему же нет? Я человек законопослушный… Да вы не разувайтесь, не надо. Грязно тут у нас сегодня — все равно убираться. Нет-нет, вот в ту комнату, направо… Не на кухне же с вами сидеть! — он аккуратно придержал девушку за плечо и направил к креслу. — Столик вам освободить?

— Нет, спасибо! У нас все с собой! Она положила на колени жесткую папку, достала цветные листы, начала заполнение.

— Это у вас тридцать вторая, да?

— Э-э-э…, - задумался Макс, потирая лоб. — Вроде, тридцать третья была?

— Точно! Тридцать вторая — это рядом! Это я вчера там была. Итак, как вас зовут?

— Какой интересный вопрос… Зачем это?

— Нам фамилия не нужна, вы не бойтесь, только имя — любое, ну чтобы было хоть как обращаться-то к вам.

— Тогда, предположим, Олег. Обращаясь к нему, как к Олегу, девушка начала быстро ставить крестики в полях опросных листов. Отвечая, он смотрел на нее, такую веселую, как птичка. И как птичка худенькую. Ножки… Он перевел взгляд ниже. Обтянутые черными колготками ножки были не толще его руки. Да где там — не толще! Совсем тоненькие ножки с выдающимися вперед костлявыми коленками. Правильная женская нога, когда ее выпрямляют, она как будто в другую сторону даже сгибается. Ровная такая, гладкая. А тут косточки и косточки… А выше? Выше, вроде, ничего. Лет девятнадцать, наверное. Студентка. Глазки умненькие блестят из-под челки. «Откормить бы тебя чуть-чуть, а там уже и посмотреть,» — подумал Макс, улыбаясь своим мыслям.

— Ну, пишите, что холост. А что там еще из ответов? А-а-а…

Тогда — разведен. Так правильнее. Двухкомнатная, да. Площадь? Общая?

Да кто ж его помнит-то… Я здесь снимаю … Метров шестьдесят, что ли. Да я москвич — так что все время в Москве. Это что, специальный такой московский вопрос? Девушка весело чирикала свои вопросы, клевала ручкой в клетки ответов, а потом вдруг остановилась, полистала, близоруко присматриваясь, и как-то удивленно сказал:

— А все… Вот и вся перепись.

— Вот это да… А я только разогрелся, — рассмеялся Макс. — Говорили, что полчаса, а то и больше на перепись уходит.

— Ну, это когда пятеро детей, да большая семья, а вы же один — вот и быстро… Он проводил девушку до двери, вежливо подождал, пока она, посмотрев в зеркало на стене, напялила кокетливый лиловый беретик, сказал вдогонку:

— Приходите через пять лет!

— Ой, да что вы! Теперь — только через восемь, — рассмеялась она и убежала вниз по лестнице, цокая каблуками. Макс аккуратно закрыл дверь, щелкнул замком, постоял еще немного, глядя в глазок. Тишина и порядок на лестнице. Он прошел в другую комнату, брезгливо переступая через пятна на полу, и весело спросил:

— Ну, слышали, старичье? Восемь лет у меня до следующего визита.

Так что — поговорим, ага? В двух креслах задергались, замычали заклеенными широким малярным скотчем ртами, выкатив от ужаса глаза, связанные по рукам и ногам пожилые хозяева квартиры…

Стук в дверь раздался в самый неподходящий момент.

— Чего надо? — сипло крикнул Иван, выбираясь из-под скомканных и скрученных простыней.

— Откройте, пожалуйста. РПН! Бормоча вполголоса ругательства, Иван накинул простынку на разлегшуюся разгоряченную девушку, прижал палец к губам — мол, никшни и не отсвечивай — и, поправив рубаху и застегнув брюки, вышел в тесный тамбур. Как только он щелкнул задвижкой, дверь вырвалась из его рук, а в номер, подталкивая его перед собой — «чего вы толкаетесь?», ввалились сразу пятеро полицейских в черном.

— В чем дело, собственно? — попытался показать, кто здесь хозяин Иван.

— Мы получили информацию, что в вашем номере — гостья. А время, — один из «черных» акцентировано четко поднял руку и посмотрел на часы, — уже полночь. Прошу дать разъяснения.

— Какие разъяснения? Мы взрослые люди! — начал было качать права Иван. Но тут двое больших и крепких в черном подошли к нему, довольно невежливо оттеснили к креслу, толчком усадили. Тут же на обоих плечах оказались чужие тяжелые ладони, предупреждающие, что встать так просто не удастся.