Ким Робинсон - Калифорнийская трилогия

– Эй, что произошло?

Оскар приподнял одну бровь и произнес следующее:

– Итак, вы знаете, что я был кое-где и сделал оттуда запрос в Управление по охране водных ресурсов штата.

– Ну да, ну да… – наперебой зашумели все.

Оскар замолк. Сначала он принял от Дорис стакан воды, затем тяжело уселся в кресло на краю бассейна и только потом продолжил повествование. В Сакраменто, рассказал он, приключилась изрядная суматоха. С одной стороны, шум нокаута, которым округ Иньо уложил водоначальников Лос-Анджелеса, прозвучал по всему штату; теперь каждый округ– – хозяин грунтовых вод на своей территории. Но! – тут Оскар снова поднял бровь:

– Грунтовые воды чихать хотели на границы округов. У их бассейнов свои границы. Вывод: пользование грунтовыми водами в большинстве случаев будет определяться в судебном порядке. Контроль штата еще более ужесточился. Просто-напросто воды больше, чем возможностей местной власти эффективно ею распоряжаться. Все это дало довольно пеструю картину: одни округа теперь имеют собственный контроль над водой, которую раньше кто ни попадя качал из их недр, а другие неожиданно почувствовали себя обделенными. И к сему винегрету добавился новый источник воды на севере, контролируемый штатом. Эта вода поступает по каналам старого проекта централизованного водоснабжения. Путаница, беспорядок, другими словами, типичная для Калифорнии ситуация с водой в полном своем расцвете. И много новых особенностей. Так вот, – продолжал Оскар. – Мне удалось выяснить, как отнесется Управление по охране водных ресурсов к предложению Альфредо покупать воду у УВС, а затем продавать неизрасходованный остаток отделу водоснабжения нашего округа. Никто в Управлении не расположен рассуждать насчет гипотетических ситуаций, их достаточно напрягают реальные случаи, а теоретические варианты обычно слишком неопределенны – а если мы так, а если они эдак… Но на одну из членов совета вывела меня Салли – они вместе там работали. Я загнал эту даму в угол, она довольно долго пыталась уклониться от ответов; слухи это или факты, она так и не сказала, но в конце концов я понял, что подобного дела ни за что не допустят.

– Великолепно!

– Как она это объяснила? – поинтересовался Том.

– Покупка воды и ее перепродажа или использование для кредитных операций отныне муниципалам запрещены. Это стало прерогативой штата.

– А как же Лос-Анджелес?

– Их УВС превращено в некое подобие бесприбыльной расчетной палаты.

– Ты хочешь сказать, что после всех лет махинаций с водой и ограбления долины Оуэнс-Вэлли, а заодно других территорий к югу от нее, Лос-Анджелес теперь распределяет воду бесплатно, как уличный гидрант? Точнее, без накрутки в свою пользу?

– Именно так.

Том захохотал. Оскар выбрался из кресла и прошел на кухню налить еще воды.

– Нет трясины страшнее, чем это водоснабженческое законодательство, – бормотал он под смех задыхающегося от приступа веселья Тома.

После известия, принесенного Оскаром, мир для Кевина стал прекрасным абсолютно во всех отношениях.

Однажды, ближе к вечеру, после напряженного трудового дня на месте, которое раньше назьшалось домом Оскара, Кевин позвонил Рамоне, чтобы пригласить съездить на берег полюбоваться закатом. Та с охотой приняла предложение. Вот как все просто и легко!

– Слушай, Рамона, ведь скоро твой день рождения? Она засмеялась:

– Завтра, если быть точной.

– Я так и думал! Можно отметить. Пойдем ужинать в «Крабовую палочку»?

– Отличная мысль.

Кевин несся на велосипеде, словно подвесил на него ракетный двигатель.

Вечер на побережье возле Ньюпорта был чудесен. Они гуляли по длинной мели западнее Пятнадцатой улицы; ходили, балансируя, по каменным ребрам волнолома. Дул слабый вечерний бриз. В воздухе расплывалось желтое марево. Солнце оранжевым пятном медленно скрывалось за горами. Утесы, за которыми пролегла автострада, были темными и мохнатыми. Казалось, этот кусочек берега отделен от остального мира и принадлежит только им двоим. Появились звезды, пробуя соленый воздух своими острыми лучиками-щупальцами. Кевин и Рамона рука об руку брели по щиколотку в теплом песке. Внизу, на самом берегу, костер лизал края бетонной ямы; желтые сполохи высвечивали силуэты мальчишек, выставивших в огонь сосиски, которые они нанизали на распрямленные проволочные вешалки для одежды. Оттеснив сырой дух водорослей, донесся острый смешанный запах жареного мяса и баллонного газа. Волны подбегали к берегу под углом, спешили на сушу, все в пенных завитках, и с шипением отступали, оставляя после себя пузыри на мокром песке. «Раз, только лишь раз был наш радостный час…» – крутились в голове слова.

Около устья речки Санта-Ана они остановились. Вышка, на которой днем сидят спасатели, трудилась даже ночью. Стояла, слепо вглядываясь в мерцающую бликами темную даль вод. Кевин с Рамоной забрались наверх по семи деревянным ступеням – их спасатели преодолевают одним прыжком. Сидели на влажной крашеной фанере, смотрели на волны и целовались. У Кевина закружилась голова. Они улеглись и продолжали ласкать друг друга, пока все вокруг не исчезло. Как хорош шум прибоя. Снова потянуло жареным мясом.

– Голоден?

– Очень.

Неспешно крутя педали по пути к «Крабовой палочке», Кевин вслушивался в себя и находил, что так замечательно ему еще никогда не было. Счастье было таким полным, что, казалось, Кевин физически осязает его.

С волчьей прожорливостью Кевин умял салат, хлеб и крабьи ноги. Белое вино побежало по жилам не хуже текилы Хэнка. Все время вспоминались руки Рамоны, обнимающие его, и ее губы, когда он целовал их. Ах, Рамона!

Под конец ужина они заказали кофе, сидели и больше молчали, нежели беседовали, сосредоточившись на том, что принадлежало только им – им двоим, что выдержало проверку многолетней дружбой. Они выделяли это чувство, отфильтровывали его от других; праздновали свою любовь.

Прохлада ночи окружала их, неторопливо ехавших до дома почти час по резервной полосе ньюпортской трассы. Рамона была впереди, ведя Кевина в Фэрхевен, к своему дому, стоявшему за планерной площадкой, старинному квадратному жилому блоку, ныне переделанному. Они поставили машины в стойла; Рамона взяла Кевина за руку и повлекла в дом, через двор мимо бассейна, наверх по лестнице на внутреннюю балюстраду, за угол и снова наверх, в свою комнату.

Кевин никогда не был у Рамоны. Небольшая квадратная, под стать дому, комната, достаточно просторная для двоих, располагалась в самом конце этого крыла здания, как в башенке, так что окна глядели на все четыре стороны.

– Ох ты, прелесть, – сказал Кевин, оценив архитектуру. – Здорово придумано.