Ким Робинсон - Калифорнийская трилогия

В медленно рассеивающемся сумраке предметы обретали свои очертания, как бы просвечивая один на фоне другого – вот перед столом возник стул, а вот перед ним – горка его одежды. Словно весь мир сделан из дымчатого стекла.

При сероватом, немного таинственном освещении спящая Рамона казалась темным, чувственным, из глубины подсознания Кевина вырвавшимся мыслеобразом, постепенно обретающим плоть. Рамона заворочалась, что-то произнесла во сне. Кевин неотрывно смотрел на нее, пил ее всеми порами своей души; пил ее чудесную кожу, родинки на ее теле, запечатлевал в памяти плавные очертания фигуры. Птичий щебет.

День пришел. Зачем так скоро? Солнце вынырнуло из-за холмов, и маленькая комната-студия оказалась пронизана насквозь светом. Любимая зашевелилась, потянулась сладко, вздохнула и открыла глаза.

Прощай, ночь.

Они по очереди заскочили в туалет. Когда Кевин вышел, он увидел, что Рамона уже одета в шорты и тенниску.

– А душ? – спросил он.

Рамона отрицательно покачала головой:

– Иди, я пока приготовлю кофе.

Кевин включил душ, мечтая, чтобы рядом под струей теплой воды стояли они вместе. Почему бы и нет?

Потом он сидел на полу и следил за кофеваркой, а Рамона быстро прошла в ванную.

Что за черт, думал Кевин. Ведь он предлагал… Ну ладно, ерунда. Может, ей больше нравится быть наедине с душевой сеткой.

Рамона вышла, волосы зачесаны назад и заколоты гребнем, полотенце висит на шее. Оделась. Оба они сели на полу, там, где солнце начертило желтые теплые квадраты, и пили кофе, который, ворча, цедила в стеклянную емкость маленькая машинка.

Рамона спросила, что сегодня Кевин собирается делать. Он рассказал немного о вивисекции, которую учинил дому Оскара.

– Работа в самом разгаре. – Эти слова Кевин произнес не без самодовольства.

В дверь постучали. На лице Рамоны отразилось удивление – часы не показывали и восьми. С кофейной чашкой в руке она подошла к двери и отперла.

– С днем рождения! – гулко прозвучал голос с лестничной площадки.

Альфредо.

– Благодарю. – Рамона вышла на лестницу и прикрыла дверь за собой.

Желудок Кевина сжался в маленький твердый узел, и диафрагма больно билась об него. Кевин попытался расслабить живот, насильно сделав большущий глоток кофе, и смотрел на дверь, словно желая просверлить ее взглядом.

В конце концов, когда-нибудь Альфредо должен узнать… Однако положение не из приятных. С лестницы приглушенно донеслись звуки разговора. Неожиданно дверь отворилась; Кевин даже подскочил, едва не расплескав кофе. В щель просунулась голова Рамоны:

– Подожди секундочку, Кевин. Пришел Альфредо.

– Я уже понял, – ответил Кевин закрывающейся двери.

Послышался голос Альфредо; тон его был напряженно-расстроенный. Двое на площадке старались говорить негромко.

О чем? Кевин встал и приблизился к двери, но слов по-прежнему разобрать не мог, только интонации. Альфредо расстроен, похоже, просит о чем-то. Задает вопросы… Рамона произносит слова отказа, отвечает односложно…

Кевин отошел от двери, чувствуя, как нарастает неловкость. Испуг и самоуверенность счастливого любовника толкали в нем друг друга; явного результата эта внутренняя борьба не давала. Только легкие колебания да смятение чувств. Душевный дискомфорт. Странно, думал Кевин. Очень странно… Все предметы в комнате казались какими-то потусторонними, как бывает, когда не спал всю ночь. Кевин подошел к столу, на котором лежали книги. Словари, толковый Уэбстера и испано-английский, книжка в ярко-желтом переплете. Несколько книг на испанском. Томик сонетов Петрарки – Кевин раскрыл его и водил глазами, но не мог сосредоточиться, чтобы понять хоть строчку.

Что-то Амброза Бирса. Шкатулка со швейными принадлежностями. Шесть или семь маленьких морских раковин; под ними несколько крупинок песка. Настольная лампа с длинной раздвижной ногой…

Из этого окна видны ветки сосны, что растет во внутреннем дворе… О чем они говорят?..

Минут, наверное, через пятнадцать открылась дверь и вошла Рамона. Одна. Она направилась прямо к Кевину; коснулась его руки с видом обеспокоенным и строгим.

– Слушай, Кевин. Нам с Альфредо необходимо поговорить. О вещах, про которые мы никогда не беседовали; а сейчас это необходимо. Он так расстроен, и я должна объяснить ему насчет тебя и меня. – Она сжала его руку. – Мне не хочется, чтобы ты сидел тут взаперти среди кучи хлама.

Кевин кивнул.

– Понятно, – пробормотал он. Обдумать слова ответа и произнести что-то внятное не было ни времени, ни сил.

– Ступай, наверное, на работу. А я потом загляну.

– Хорошо, – бессмысленно ответил Кевин.

Рамона проводила его к дверям.

Альфредо увидит его мокрые волосы и наверняка решит, что они вместе были в ванной. Да… В любом случае ясно, где Кевин провел ночь.

Ну и ладно. Кевин остановил Рамону, уже отпиравшую замок, и поцеловал. Она явно думала о чем-то, но ласково улыбнулась ему, и к Кевину на мгновение вернулось ощущение минувшей ночи.

Затем Рамона отворила дверь, и Кевин вышел на лестницу. На дальней стороне площадки Альфредо, облокотившись о перила, смотрел вниз. Кевин притормозил на верхней ступеньке и взглянул на Альфредо. Тот поднял глаза; Кевин кивнул ему – привет, Фредо. Альфредо ответил ему коротким кивком. Лицо его было печально. Затем взгляд Альфредо скользнул в сторону, туда, где в проеме открытой двери маячила фигура Рамоны. Кевин сошел по ступеням; когда он посмотрел наверх, Альфредо на площадке уже не было. Дверь захлопнулась.

В доме Оскара Кевин, Хэнк и Габриэла трудились на крыше, снимая старую потрескавшуюся черепицу, чтобы сделать проемы для световых люков, которые было задумано устроить на потолке комнат южного фасада. Весь день Кевин ждал появления Рамоны, едущей на велосипеде по улице, что спускается от Проспекта. Каждую минуту. И следующую минуту, и еще…

Время шло медленно. Воспоминания прошлой ночи стукали в голову так сильно, что иногда Кевин забывал, чем занимается, и застывал с неподвижным взглядом прямо посреди какого-нибудь дела, удерживая равновесие, как лунатик. Пару раз в моменты таких приступов рядом с ним оказывался Хэнк.

– Черт, Кевин, ты чего-то сегодня работаешь очень задумчиво; совсем как я. Что случилось?

– А? Нет, ничего.

– У тебя все в порядке?

– Да… Да, в полном порядке.

– Воспоминания гложут душу грешную?

– Похоже, так.

Единственный, кто появился на дороге у дома, – это Оскар. Он прикатил подкинуть немного в желудок. Оскар постоял внизу, глядя, как троица рушит крышу его дома, а затем вошел внутрь и приготовил завтрак для всех.

Когда они подкрепились, Оскар спросил что-то по поводу сегодняшней работы и влез по жалобно затрещавшей под ним лестнице на крышу – бросить взгляд. Потом он уехал на своем велосипеде, и работа продолжалась.