Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

И, естественно, там стояло множество трейлеров, число которых, как предположил Пейдж, превышало шестьдесят тысяч. От двухосных грузовичков до паккардов, на всех стадиях ремонта и великолепия. По счастью, городок хорошо освещался и так как все живущие в нем являлись Правоверными, там не оказалось никаких ловушек или иных форм проповедничества. Шпион, сделав несколько отвлекающих маневров из учебника для начинающих шпионов, вроде дублирования своих следов и вихляния по пути, нырнул в трейлер с латвийским номером. Спустя полчаса — ровно в 02.00 — трейлер поднял коренастую СВЧ–антенну, толстую, как запястье Пейджа.

И все остальное, как угрюмо подумал Пейдж, снова забираясь на взятый им напрокат мотороллер, дело ФБР — если только он им расскажет.

Но что он мог рассказать? У него имелись свои, весьма веские причины держаться от ФБР на возможно большем расстоянии. Более того, сообщи он сейчас об этом человеке, над поисками антинекротика немедленно опустился бы занавес. И доверие, пусть и несколько насильно вверенное ему Ганном и Энн, было бы обмануто. С другой стороны, сохрани Пейдж молчание, и Советы получат лекарство почти одновременно с «Пфицнером». Иными словами прежде, чем Запад получил бы антинекротик официально. Впрочем самому Пейджу придется доказывать, что он — «свой», когда начнется неотвратимая разборка с Мак–Хайнери.

Тем не менее, на следующий день он понял, как ему необходимо было действовать с самого начала. И второй вечер он отвел на тщательную проверку лабораторного кресла своей «рыбки». Этот, мягко выражаясь, кретин нашпиговал его сплошными вещдоками — микрофотографическими негативами и клочками бумаги, испещренными символами простого подстановочного кода, когда–то использовавшегося для созыва Честных Стрелков Томом Миксом [Том Микс — популярный американский киноактер, снимался во многих вестернах; кстати, его упоминает в своем «Мире Реки» Ф.Дж.Фармер под именем Оборванца Ралстона]. И третий вечер ушел на то, чтобы произвести пошаговую фотосъемку паломничества агента к оборудованному радиопередатчиком трейлеру с поддельным номерным знаком в городке Правоверных. Собрав улики в аккуратное досье, Пейдж загнал в угол Ганна в его же офисе и всю эту кашу скинул прямо на колени вице–президента компании.

— Боже ж мой, — воскликнул, моргая, Ганн. — Любопытство — просто ваша патология, не так ли, полковник Рассел? И я по–настоящему сомневаюсь, что даже «Пфицнеру» когда–нибудь удастся найти противоядие против ЭТОГО.

— Любопытство имеет весьма малое отношения к тому, что я нашел. Как вы убедитесь, изучив мой пакет, этот самый шпион — непрофессионал. Очевидно, компартийный доброволец, как и Розенберг в свое время, а не обычный платный агент. Практически, он сам привел меня за нос.

— Да, мне понятно, что он неуклюж, — согласился Ганн. — И нам уже сообщали о нем, полковник Рассел. В действительности, нам даже пришлось оберегать его от собственной же неуклюжести несколько раз.

— Но почему? — потребовал Пейдж. — Почему вы его не раскололи?

— Потому что не можем сейчас допустить этого, — ответил Ганн. Шпионский скандал на заводе, уничтожит работу на том самом этапе, на котором она находится. Рано или поздно, мы сообщим о нехорошем человеке куда следует, и проведенная вами работа на эту тему, будет тогда весьма полезна для всех нас. Но не надо торопиться.

— Не торопиться!

— Нет, — ответил Ганн. — Материал, который он сейчас передает, не представляет особой ценности. Когда же у нас в действительности будет лекарство…

— Но к этому времени он уже будет знать весь производственный процесс. А определить то, какое лекарство получается в результате — работа заурядная для любой группы экспертов–химиков. Ваш доктор Эгню по–крайней мере хоть этому меня научил.

— Я тоже так считаю, — подтвердил Ганн. — Что ж, я думаю, на этом мы закончим, полковник. Не беспокойтесь на сей счет. Мы займемся нашим шпионом, когда время будет подходящим.

Этим и пришлось Пейджу удовлетвориться. Слишком малое возмещение на упущенный сон, пропущенные свидания. За то, что он сперва решил предупредить об этом Пфицнера. За ту яростную борьбу в душе, стоившую ему столь многого. За то, что он поставил интересы проекта выше своей офицерской присяги и собственной безопасности. Этим вечером он выложил все, с определенной долей горячности, Энн Эббот.

— Успокойся, — сказала Энн. — Если ты собираешься вмешиваться в политику, связанную с этой работой, Пейдж, ты обожжешься вплоть до самых подмышек. Когда мы найдем, что ищем, то произведем величайший политический взрыв в истории. Но пока советую держаться от этого как можно дальше.

— Я уже обжегся, — загорячился Пейдж. — И как, черт подери, я могу стоять вдалеке или неподалеку? То, что здесь терпят шпиона — не просто политика. Это предательство, и не условное, а на самом деле. Ты что, намеренно засовываешь все наши головы в петлю?

— Намеренно, Пейдж. Этот проект для всех — для каждого мужчины, женщины и ребенка, живущих на Земле или работающих в космосе. Тот факт, что именно Запад вкладывает в него деньги — просто случайность. То, что мы здесь делаем, во всех отношениях настолько же антизападное, как и антисоветское. Мы собираемся разделаться со смертью во имя всего человечества, а не в интересах вооруженных сил одной из коалиций. Какое нам дело, кто первым получит лекарство? Мы хотим, чтобы оно было у всех.

— А Ганн с этим согласен?

— Такова политика кампании. Такова могла быть собственно идея и Хэла, хотя у него совершенно иные причины, иные суждения. Ты можешь себе представить, что произойдет, когда лекарство, излечивающее от смерти, нанесет удар по тоталитарному обществу? Конечно, оно не окажется смертельным для Советов, хотя сделает борьбу за власть между старыми и молодыми вождями еще более кровавой, чем сейчас. Очевидно, именно так на это смотрит Хэл.

— А ты — нет, — угрюмо констатировал Пейдж.

— Нет, Пейдж, я так не считаю. Я хорошо понимаю, что произойдет у нас здесь, дома, когда все это выплеснется наружу. Хоть чуточку задумайся, как это подействует только на одних только верующих людей. Что произойдет с жизнью после смерти, если тебе никогда не понадобится покидать этот свет? Взгляни на Правоверных. Они в действительности верят во все, что написано в Библии. И именно потому каждый год перерабатывают книгу. А ведь вся эта история выплывет наружу еще до конца их Юбилейного года. Ты знаешь лозунг Правоверных: «Миллионы живущих сейчас не умрут никогда»? Они имеют ввиду себя. Но что будет, если окажется, что это касается ВСЕХ?

Таково лишь начало. Подумай о том, как могут отреагировать страховые кампании. И что произойдет со структурой сложных процентов. Помнишь ту старую сказочку Уэллса о человеке, который прожил столь долго, что его сбережения разрослись до такой степени, что стали ключевыми во всей финансовой структуре мира — «Когда Спящий проснется» вроде бы. Что ж, теоретически это станет доступно для ЛЮБОГО, имеющего достаточно терпения и денег. И подумай о целом своде законов о наследстве. Это будет самый большой и жесточайший взрыв, который когда–либо переживал Запад. Мы будем слишком заняты разгребанием обломков, чтобы беспокоиться о том, как там дела в Москве, все ли хорошо в Центральном Комитете.