Сергей Герасимов - Бескровная охота

– По-моему, здесь уж нечего бояться, – возразила Лора. – ты, конечно, известный перестраховщик, но всему же есть предел. Здесь нет ни жизни, ни вулканов, ни землетрясений. Никаких природных катаклизмов. Сюда практически не падают метеориты. Чего можно бояться на Плутоне?

– Холода, – ответил Охотник.

– Но мы сейчас в космосе, как ты мог заметить. А в космосе все равно холоднее, чем на поверхности. Сколько там?

– Днем – минус двести двадцать три. Ночью – минут двести тридцать три.

– Это маленькая разница.

– Да. Но при минус двухсот тридцати происходит квантовый скачок.

– И что нам с того?

– Тогда просыпается квантовая жизнь, которая в системе есть только здесь и больше нигде. Квантовой жизни на самом деле полно на больших и малых камнях, которые висят в межзвездной пустоте, и погибло немало народу, пока мы об этом узнали. Но вблизи Солнца квантовой жизнью заражен только Плутон.

– По-моему, квантовая жизнь – это какой-то бред, – возразила Лора. – Если она и есть, это просто извращение природы, которое не имеет к нам никакого отношения.

– Это мы извращение природы, – возразил Охотник. – Девяносто девять процентов жизни во вселенной – это квантоиды. А мы на самом деле – это просто странные и сложные пузырьки, которые возникают от сильного перегрева вблизи звезд. Мы никогда не наладим с ними контакт. Они воспринимают нас так, как мы воспринимали бы живые огненные сгустки, плодящиеся на Солнце.

– Так чем же они опасны? – спросил Алекс.

– Я не могу тебе сказать. Если ты будешь знать, ты обязательно погибнешь. В незнании – твой единственный шанс. Впрочем, я надеюсь закончить ремонт до наступления темноты.

– Хоть что-то полезное сделаешь в своей жизни, – встряла Лора.

Оставшиеся часы она провела с пользой. Из-за вибрации корабль довольно сильно нагрелся и внутренняя система охлаждения плохо справлялась с контролем температуры. Воздух в салоне разогрелся до тридцати двух. Мужчины разделись до пояса, причем Охотник оказался сложен несколько топорно, но настолько мощно, что просто страшно было смотреть. Лора ушла в корабельный гардероб выбирать себе купальник. Вскоре она появилась в самом эротическом купальнике из всех, что там были.

– У тебя здесь неплохой запас купальников, – сказала она Охотнику. – Ты, оказывается, ценитель.

– Первоначально корабль предназначался курортников. Кое-что осталось.

– Как я тебе нравлюсь? – она подошла и села к Охотнику на колени. – Смотри, эти тряпочки почти ничего не закрывают. А как тебе нравится это окошко пониже пупка? Не напрягайся, положи мне руку на талию.

– Я не понимаю, зачем ты это делаешь, – сказал Охотник.

– Как зачем? – удивилась Лора. – Я же тебя люблю. Неужели ты до сих пор не заметил? Я все время только о тебе и думаю. Ты такой настоящий мужчина. Поэтому я тебя и достаю все время.

Охотник ссадил ее с коленей и ушел в кабину пилота.

Она молча посмотрела на Алекса.

– Только не начинай, – сказала она, – и на себя не забудь посмотреть. Пойду поищу халатик.

На Плутоне был день, но черное небо было усыпано множеством звезд. Огромный Харон завис на востоке, видимый лишь как беззвездный круг с тоненьким светлым ободком сверху. Чужой корабль медленно плыл на небольшой высоте, плыл над пустыней желтого и фиолетового снега, пустыней черных камней и двухцветной поземки. Здесь была атмосфера из ядовитого метана, но это не имело значения, потому что атмосфера была в сто тысяч раз разреженнее земной, и заметить ее могли только очень точные приборы. Практически вся атмосфера замерзла и превратилась в снег.

За кораблем следили миллионы глаз, которые не были глазами. Они не были ничем из того, что знакомо человеку, ничем из того, что он может назвать словами любого из своих языков. Они умели следить. Их взгляд был хищным и недобрым, и это не был взгляд. Это было нечто, способное иметь дело с оптической информацией. А зло и намерение убить – это вещи, которые остаются одинаковыми в любой точке вселенной. Так же, как и добро или желание помочь. Но последнего здесь не было и в помине. Жизнь квантоидов была безумно сложной, возможно, в миллиарды раз сложнее человеческой жизни. Но с человеческой точки зрения она была проста и одномерна, и выражалась лишь во враждебности. Корабль проплывал по небосводу и глаза продолжали следить.

Корабль пересек северный тропик и направился к экватору. В точке, где время застыло на отметке вторые сутки дня, он завис и начал опускаться. Здесь температура поднялась до минут двухсот тридцати одного. При такой жаре квантоиды спали. А те немногочисленные глаза, которые все же продолжали следить, уже ничего не могли сделать. Они могли лишь дожидаться ночи и надеяться, что корабль не успеет взлететь.

Корабль опустился на брюхо и некоторое время лежал неподвижно. Затем открылось отверстие в нижней части корпуса и узкая лесенка скользнула вниз. Три человека спустились друг за другом.

– До нас здесь были люди? – спросила Лора.

– Несколько земных экспедиций. Люди высаживались, но никто не возвращался. Сколько их было, я не знаю. Останки кораблей, техники и тел могли сохраниться до сих пор. Корабли можно было бы найти по маякам, если бы кого-то это интересовало.

– Здесь так тихо.

– Здесь нечему звучать. Здесь звук может распространяться лишь по камням. Вы бы услышали его ногами, как на Луне.

– Но я был на Луне, – возразил Алекс. – Там совсем по-другому. Это на самом деле первое дикое место, которое я вижу в своей жизни. Ведь на Земле больше нет диких мест.

– На Земле больше нет нетронутых и неоскверненных мест, – возразил Охотник. – Диких мест больше, чем достаточно. Это очень большая разница.

Они подошли к корме.

– Вот здесь, – сказал Охотник, – здесь она нас царапнула. У нас в запасе двое земных суток, но я могу не успеть. Мне прийдется работать все это время без перерыва. Ваша задача проста: не отвлекайте меня ни под какими предлогами. Со всем своими проблемами справляйтесь сами. Если я не успею, каждая минута ночи может стать для нас последней. Можете гулять, где хотите, и делать, что хотите, – вы в безопасности в ближайшие тридцать часов, если не будете делать глупостей. Явных глупостей. Но потом температура начнет постепенно падать.

– Падать так падать. Смотри не подхвати насморк, мой любимый, – сказала Лора.

А здесь красиво, – думал он, – здесь по-настоящему красиво. Непонятно почему. Только снег и только камни. Наверное, ощущение настоящей природы, дикой природы, или нетронутой, как уточнял Охотник. В этом что-то есть. Это кажется огромным и значительным. И сам себе ты кажешься маленьким и столь же значительным, потому что сумел почувствовать это. Может быть, это Бог. Если Бог где-то и сохранился в наше время, то не в библейских комиксах и утренних мультфильмах по понедельникам, и, конечно же, не в компьютерных церквях. Если Бог сохранился, то он живет где-нибудь здесь, растворенный в камнях и пространстве, как растворена наша первая любовь во всех тех женщинах, на которых мы смотрим до старости, уже забыв о первой любви. Ведь Бог и есть любовь. Что-то вроде этого нам твердили в детстве, и нам было смешно и неловко, как будто ковыряться в носу на виду у всех. Но только здесь я смог это понять. Если ты здесь, мой Бог, то яви мне какое-нибудь чудо.