Боб Шоу - Орбитсвилль (сборник)

Ворочаясь, чтобы устроиться поудобнее, он обнаружил, что может распрямиться в полный рост в этом замкнутом пространстве. Он осторожно протянул руку и обнаружил туннель, ведущий в середину кучи и выложенный неровными кусками стали и обломками ящиков так, что получились настоящие потолок и стены. Теллон еще немного прополз вперед, но это отняло у него последние силы. Он выбрался из лямок мешка, положил на него голову, выключил электроглаз и позволил себе выскользнуть из лап этой вонючей вселенной.

— Брат, — раздался из темноты голос, — ты не представился.

Их было четверо — Айк, Лефти, Фил и Денвер.

Великая прелесть этого места, объяснил Айк, состоит в том, что здесь тепло. Из дальнейших объяснений Теллон понял, что в любом обществе всегда есть те, кто не рожден для успеха, у кого нет ни воли, чтобы работать, ни силы, чтобы брать, и поэтому они довольствуются объедками с барского стола. Этих людей всегда можно отыскать в тех местах, где для удовлетворения жизненных потребностей достаточно протянуть руку и ждать. Вот и здесь идущее от печей тепло долгой зимней ночью означало разницу между сном и смертью.

— Вы хотите сказать, — сонно спросил Теллон, — что вы бродяги?

— Это грубое определение, — ответил Айк слабым гнусавым голоском. — У тебя еще остался этот вкуснейший черствый хлеб? Гренок Природы — так я его называю.

— Не знаю. — Спина у Теллона болела, ему страшно хотелось спать. — Да и как я могу определить это в темноте?

Айк, судя по голосу, был озадачен:

— Но, брат, у нас же включена наша люми-лампа. Ты не можешь заглянуть в собственную сумку? Мы голодны. Твои новые друзья голодны.

— Извини, мой новый друг. Я слишком вымотан, чтобы искать. Но не будь этого, проку от меня было бы немногим больше, — Теллон сделал над собой усилие: — Я слепой.

Он, кажется, впервые сказал о своей слепоте вслух.

— Прости, — в голосе Айка послышалось неподдельное сожаление. Воцарилось молчание, потом он сказал:

— Можно спросить у тебя одну вещь, брат?

— Какую?

— Эти толстые серые очки, что на тебе надеты, — почему слепые начали носить толстые серые очки? Какой от них толк, если ничего не видишь?

Теллон приподнял голову на несколько дюймов:

— Что ты имеешь в виду?

— Я сказал, какой смысл носить…

— Нет! — оборвал его Теллон. — Что ты имел в виду, когда сказал, что слепые стали носить толстые серые очки?

— А! Ну, твои очки — вторые, что я видел за эту неделю. Да, брат… потому я и спросил. Где-то в десяти милях к северу отсюда есть поместье, хозяин которого очень богатый и притом слепой. Мы с Денвером часто лазим через стену, потому что мы оба любим фрукты. Фруктовые деревья там просто стонут под тяжестью плодов; прямо-таки помочь им облегчиться — сам бог велел. Конечно, там собаки, но днем…

— Очки, — прервал его Теллон. — Что ты говоришь об очках?

— В том-то и дело, брат. На этой неделе мы видели слепого. Он гулял в саду, и на нем были очки вроде твоих. А теперь… теперь до меня дошло, что он двигался, как зрячий!

Теллона охватило волнение:

— Как его зовут?

— Не помню, — ответил Айк. — Я только слышал, что он вроде бы в родстве с самим Арбитром и что он математик или наподобие того. Но я не помню, как его зовут.

— Его зовут Карл Жюст, — нетерпеливо сказал Денвер.

— Почему ты об этом спрашиваешь, брат? — хихикнул Айк. — Он тебе друг, что ли?

— Не совсем, — холодно ответил Теллон. — Скорее, я друг его семьи.

За то, чтобы поработать у Теллона проводником, Айк запросил сто часов.

Сумма несколько шокировала Теллона. За два года на Эмм-Лютере он успел свыкнуться с радикальной «финансовой демократией», введенной правительством вскоре после своего прихода к власти в 2168 году. В своей первоначальной, наиболее чистой форме она предписывала, что любому человеку за один отработанный час, независимо от рода его занятий, следует платить одну денежную единицу, называемую «один час». Как и лютеранская единица времени, один час делился на сто минут. Наименьшей монетой была четверть — одна четвертая минуты, или двадцать пять секунд.

Когда улеглось возбуждение, вызванное новым, не зависимым от Земли, статусом, Гражданский Арбитр счел необходимым значительно преобразовать систему оплаты труда. В закон были добавлены статьи о сложных коэффициентах, позволявшие тем, кто путем самосовершенствования увеличивал свой вклад в экономику, получать за работу больше одного часа в час. Но коэффициент «три» был абсолютным максимумом, и поэтому на Эмм-Лютере было очень немного крупных частных корпораций — стимулирование было ограничено, как и замышлял Арбитр.

Чтобы приблизиться к коэффициенту «три», человек должен был иметь высочайшую профессиональную квалификацию и работать с полной отдачей сил — а тут бездельник и бродяга по имени Айк требовал суммы, которая, по самым скромным подсчетам Теллона, соответствовала коэффициенту «десять».

— Ты сам знаешь, что это безнравственно, — сказал Теллон, гадая, есть ли у него столько денег. Он забыл пересчитать банкноты в пачке, позаимствованной у «Персидского кота».

— Вот если бы я взял деньги, пока ты спал, и слинял с ними, тогда это было бы и вправду безнравственно.

— Ты наверняка проверил, что деньги у меня есть. Коли на то пошло, сколько там в моем мешке?

Айк попробовал изобразить смущение:

— По-моему, часов девяносто.

— Тогда как же я смогу заплатить тебе сто?

— Ну… там еще радио.

Теллон нервно рассмеялся. Он догадывался, что ему еще повезло. Он был слеп, из-за раны между лопатками при каждом движении его тело немело от мучительной боли. Четверо бродяг играючи могли бы обчистить его ночью, пока он спал; строго говоря, было вообще поразительно, что в обмен на его деньги они намеревались хоть что-то сделать..

— Почему вы так стремитесь мне помочь? Вы знаете, кто я такой?

— Брат, все, что я на самом деле знаю про тебя, следует из твоего акцента, — сказал Айк. — Ты с Земли, а мы тоже оттуда. Здесь было совсем неплохо, пока кучка этих ханжей с Библиями не захватила власть и не лишила человека возможности получать честную зарплату за честную работу.

— Кем ты работал?

— Я? Нет, брат, это не для меня. Здоровье не позволяет. Но разницы-то никакой! Если бы я работал, я все равно не получал бы за это в добрых честных соларах, верно? А вот Денвер трудился — торговал настоящими кусочками Святого Креста.

— Пока фабрику, где он их делал, не прикрыли, правильно я понимаю? — нетерпеливо прервал его Теллон. — Когда ты сможешь проводить меня в поместье Жюста?

— Ну, нам придется пересидеть здесь до конца дня. Когда стемнеет, мы выведем тебя за забор. После этого все зависит только от твоих ног. Конечно, идти нам придется не по Бульварам, но к рассвету мы будем на месте.