В Глухов - На суше и на море

— Не пойму, господин. Какая-то тарабарщина… Обезьяний язык. Ведь это один из лесных дикарей.

— Зачем было истреблять всех? — продолжал Индр. — Вы не пощадили никого…

— Да выжги ему глаза!..

— Заткни ему глотку!

— Нет, в мешок и за борт!..

Тот, что сидел на возвышении, поднял руку. Гомон сразу утих.

— Я придумал лучше, — медленно, раздельно проговорил он. — Когда запылает погребальный костер, мы вырвем у лесной обезьяны сердце и бросим в огонь.

Индр смутно догадывался, о чем говорили куэ. Но они не понимали его намерений и принимали за обыкновенного дикого лемура. Индр в отчаянии повел головой. Вокруг были одни лишь смеющиеся рты куэ, их злорадно торжествующие глаза.

— Тащите обезьяну на берег! — приказал разодетый куэ.

Ухмыляясь, великан придвинулся к Индру, сжал его плечо.

— Хиэ! — вскрикнул Индр и резким движением высвободился. Великан пошатнулся.

— Стой, собака!.. Держи его!

Но Индр уже прыгнул за борт, в воду, которой всегда так боялся. По мере того как он все глубже погружался в илистую мглу, его страх проходил. Наступил блаженный покой… Настоящее, прошлое и будущее слились в один громадный, стремительно вращающийся круг. Сознание работало короткими импульсами… Индр увидел стрельчатые дворцы Эоны. Над ним склонился бронзоволицый, что-то сказал… Затем он отчетливо услышал шелест листьев веерной пальмы, под которой отдыхал, разыскивая мегаладаписов… Монотонно шумел теплый проливной дождь, а он сладко засыпал в уютном дупле старого дуба… Ослепительно белый песок побережья сменялся зелеными джунглями…

Индр судорожно глотнул воду. Потом широко раскрыл рот, глотая еще и еще… На мгновение он снова увидел родные третичные леса, солнце в бирюзовом небе и себя — юного дикого лемура, который стоял на вершине холма, вдыхая густой аромат трав, и радовался тому, что так будет и завтра, и послезавтра, и всегда…

Щелкнуло реле, экран проектора погас. Исследователи сидели не шевелясь, словно боялись спугнуть чувства, только что владевшие ими.

— Да, вот такие письмена прочли мы на темной стене, — тихо, словно про себя, сказал Раяона.

Вдруг Володя торопливо выбрался из-под купола и молча пошел к люку кессона.

— Куда ты?! — удивленно спросил Раяона.

— Включи компрессор, — буркнул Володя, не оборачиваясь.

— Что с тобой? — крикнул ему вслед Николай.

Раяона предостерегающе поднял палец. Николай пожал плечами и включил компрессор… Открылся люк, мириады белых пузырьков окутали гибкую, с выпуклой грудью фигуру человека-рыбы.

— Уплыл… — растерянно сказал Трускотт.

— Все в порядке, — усмехнулся Раяона. — Просто он очень устал. А генератор требует серьезной доработки. Нечеткая модуляция биоколебаний вызвала беспорядочное наложение эмоций и мыслей Володи на сознание Индра. Фильтруя и очеловечивая информацию лемура, Володя непроизвольно искажал ее, вкладывая в размышления Индра наши, современные понятия…

— Во всяком случае, открыто новое окно в прошлое Земли, — сказал Трускотт. — Устранив погрешности восприятия, мы получим вполне объективную информацию. Родовая память животных… особенно приматов моря, — вспомнил он слова Володи, — еще расскажет нам много интересного.

Они молча поднялись на верхнюю палубу глубоководной базы. Трускотт ощутил на лице ласковое дыхание северного ветра и подумал, что он такой же теплый и ровный, как и в те времена, когда проносился не над синими океанскими равнинами, а над зелеными лесами Лемурии — родины Индра.

На север… Всей своей неуемной, неиссякаемой силой стремится на север Енисей. Светлыми громадами домов обступили его берега кварталы Красноярска. Подобно могучему лесу вздымаются стройные трубы заводов, ажурные краны порта.

Все дальше бежит Енисей, и открываются новые дали. Суровеют и становятся пустынными берега. Все реже жилье человека. Но каждая деревушка, каждая изба будто разведчик, предтеча новой жизни в таежном краю.

На север — в Игарку, на Диксон, за пороги Хатанги, в тундру идет новая жизнь. С многопалубных теплоходов машут кепками и косынками парни и девушки — молодые строители. Коренастые буксиры тащат целые леса…

С каждым годом преображаются, хорошеют сибирские города. И те, что были воздвигнуты современниками Ермака, и те, где первый дом построили ровесники Гагарина. Мы хотим рассказать об одном из этих городов — о старшем брате Красноярска, городе нелегкой, но яркой судьбы, городе светлого будущего. Вот он на карте — первый на пути реки от Красноярска к океану. Имя ему — Енисейск.

…В 1610 году туруханские казаки достигли устья Енисея — Иоанеси, как называли его коренные жители, а в 1618 году боярский сын города Пельма Петр Алтычев и стрелецкий сотник Черкес Рукин с казаками прошли по землям народа кето к древнему волоку на пути от Кяхты на Тобольск и зазимовали на берегу Енисея, у устья речки, позднее названной Мельничной.

Неудобно для жилья это место. Плоский левый берег Енисея, окруженный болотами и озерками, поросший дурнолесьем — низкорослым хвойником вперемежку с кустарником, чахлыми березками, рябиной, черемухой, осиной, каждую весну выстрагивается льдами, затопляется полой водой. Но здесь проходила граница владений трех родов тунгусов и остяков, здесь удобно было торговать. И, зазимовав однажды, срубили казаки несколько зимовий, потом обнесли их частоколом, по углам поставили три башни — стрельницы и назвали все эти строения Енисейским острогом.

В 1640 году водворился в Енисейске первый воевода Федор Федорович Уваров и стал творить суд и расправу в съезжей избе. Через два года на самом высоком холме поднялись каменные стены монастыря. Острог стал крепостью.

Проносились по городу свирепые пожары и буйные воды весеннего Енисея, порой чуть не начисто стирали его с лица земли, а город жил да жил. Казаки «без свершения святых таинств» брали в жены дочерей остяцкого народа, оседали в остроге семьями. Приезжали семьями устюжане и зыряне, окружали Енисейск деревнями, распахивали и засевали нетронутые земли.

В 1676 году Енисейский острог был переименован в уездный город Енисейск, съезжая изба названа приказною «для управления всеми водворениями по Ангаре и Забайкалью и до самого Якутска». А в 1724 году в Енисейском уезде учреждена была провинция, в которую входили Енисейск, Красноярск и Туруханск. Росло значение Енисейска как административного центра, но развивался он как город торговый.