В Глухов - На суше и на море

А вот в кафе сидит японская семья. Отец, мать и двое детей. Малышам по два-три года. Они сидят на высоких детских стульчиках, потому что с обыкновенных стульев им до стола не дотянуться (кстати, в любом кафе, в любом ресторане такие стульчики имеются). Отец и мать закусывают и смотрят телевизионную программу, а малыши едят фрукты. Едят молча и совершенно самостоятельно, не мешая родителям смотреть телевизионную программу.

…По тротуару парами идут десять маленьких школьников. Головы их на уровне пояса взрослых людей — так дети малы. Но идут они очень степенно, не нарушая порядка в строю.

Я глазами ищу их руководителя или по крайней мере старшего товарища. И делаю это совершенно напрасно, так как ни руководителя, ни старшего товарища с детьми нет. Дети идут одни. Но в сопровождении незримых спутников — внимания со стороны взрослых людей и величайшей заботы о детях.

Вот дети подошли к уличному переходу. Их белые рубашки и кофточки хорошо видны на фоне темных брюк и юбок взрослых людей. Дети подтянулись к бровке тротуара. И поток машин немедленно замер. Движение остановилось, чтобы пропустить малышей на другую сторону улицы. Остановилось без участия светофора, просто потому, что к переходу подошли дети.

Однажды, совершая прогулку на катере, я попал на небольшой островок. Был жаркий, солнечный день. Один из тех летних дней, когда вода притягивает с какой-то непреодолимой силой. Когда трудно удержаться от соблазна залезть в любую лужу, чтобы покупаться. Даже в луже!

А у нас под ногами лениво плескался целый океан. Прохладный, искристый, прозрачный… И не успел наш катерок порядком подойти к причалу, как мы уже барахтались в воде. Другого не могло и быть, так сильно было желание искупаться.

А в это время причал заполнился гурьбой японских школьников. Чистеньких, аккуратных, одетых в школьную форму. Завязалась оживленная беседа.

— Что вы, ребята, здесь делаете?

— Отдыхаем… У нас очередной отпуск на пять дней. Мы живем на этом острове в школьном лагере…

— А почему же вы не купаетесь? Жарко же!

— Да, конечно, жарко. Но купаться мы будем через два часа. Сейчас время купания наших девочек. Так установлено расписанием.

Мальчик объяснил очень убедительно. И заставил о многом задуматься.

Японцы очень любят детей, почти обожествляют их, но любят разумно. И, обожая детей, воспитывают их как спартанцев. Развивают в детях трудолюбие, волю, дисциплину и скромность, считая, что эти качества сослужат им добрую службу в будущем.

Ради будущего детей японцы в какой-то степени даже «ущемляют» их интересы. И считают эту меру нужной и оправданной самой целью формирования настоящего человека. Тем более что «ущемление» проводится так умело, что ребята практически не замечают его. И ни в коем случае не чувствуют себя обиженными.

Но о японской системе воспитания можно и поспорить. Можно соглашаться с ней и можно отрицать ее.

А вот детям разных оценок дать нельзя. Они просто хороши. Настоящие «цветы жизни» и притом «без шипов». Без капризов, без ненужного писка и напрасных слез. Правда, таковы только дети. Маленькие дети.

Но о некоторых японских юношах и девушках этого уже не скажешь. «Американский образ жизни» развратил какую-то часть молодежи и превратил в типичных представителей «свободного мира». Он, этот «образ жизни», создал в Японии нечто вроде японо-американцев, морально разложившихся молодых людей, не знающих ни рода, ни племени.

Город, окутанный голубой дымкой, лежит в ложбине на берегу моря. Красивый, современный город с широкими асфальтированными улицами и многоэтажными домами. Город залит солнечным светом и украшен зеленью парков и скверов. Я любуюсь этим городом с одного из холмов, окружающих его.

…По улицам бегут крошечные автомобильчики, по зеркальной глади реки скользят пароходы и во всех направлениях движется человеческий муравейник. Город живет полнокровной жизнью.

…И вдруг ослепительная вспышка.

Оглушительный взрыв потряс воздух, и ввысь рванулся исполинский «гриб». Солнечный город мгновенно исчез. Исчезли улицы, дома, парки. Исчез человеческий муравейник, исчезла жизнь.

И в долине остались лежать груды пепла и пылающих развалин.

Какое счастье, что взрыв — это лишь видение прошлого, возникшее в моем воображении! Страшное видение, навеянное тем, что передо мной лежит не просто город, а многострадальная Хиросима. Город атомного ужаса. Символизирующий теперь истребление, варварство, бесчеловечность.

И хотя я смотрю на новую Хиросиму, возрожденную из руин и пепла, я вижу над ней зловещий атомный гриб. Хиросима и «гриб» в моем сознании неотделимы.

Теперь я твердо убежден, что язык наш в общем-то беден. Описать можно далеко не все. Трагедию Хиросимы, например, описать нельзя. Потому что нельзя описать главного в трагедии — беспредельных страданий людей. Но показать можно. Показать хотя бы в фотографиях, сделанных очевидцами на месте взрыва.

Недаром говорят, что «лучше раз увидеть, чем сто раз услышать». Даже если увидеть можно только на фотографиях.

Фотографии Хиросимского музея буквально потрясли меня. Произвели впечатление во сто крат большее, чем любое описание, любой рассказ о Хиросиме.

В музее сотни уникальных снимков. На этих снимках — люди. Пока еще живые, но смертельно изуродованные взрывом, огнем, радиацией. На этих снимках руки, ноги, тела. Обгоревшие, гниющие, с облезшей от страшного жара кожей… На этих снимках лица, искаженные страхом и нестерпимой болью.

А есть снимки, на которых людей нет. На них видны только тени людей, отпечатавшиеся на каменных плитах. Тени людей, испарившихся при взрыве. Не погибших при взрыве, как мы говорили раньше, а испарившихся! И эти снимки производят самое большое впечатление, потому что такого история еще не знала!

Люди с фотографий проклинают, кричат, стонут! И предупреждают — не шутите с атомной бомбой!

Когда смотришь на фотографии, то невольно возникает вопрос, как же они делались. По размерам и четкости изображений чувствуется, что фотографы находились где-то очень близко от объектов съемки. А это значит, что они подвергались смертельной опасности — могли получить лучевую болезнь. Да, они этой опасности подвергались. Но об этом ничего не знали. Как не знали и еще десятки тысяч людей, пытавшихся по доброй воле или по долгу службы оказать помощь раненым.

Японцы после взрыва не сразу поняли, что имеют дело с атомной бомбой. И, не принимая никаких мер против радиации, ухаживали за ранеными, ходили по зараженной территории, фотографировали. Очевидно, никого из тех фотографов, которые делали музейные снимки, в живых уже нет. Они жизнью заплатили за то, чтобы показать нам страшный каприз «литл боя»!