Януш Цыран - Голос Лема

— Ага, — сказал Рич. — А во-вторых?

— Конструкция сигнала вызывает… странные побочные эффекты. Люди, которые интенсивно с ним работали, чувствуют себя нелучшим образом.

Хамм задумался, сказать ли больше.

— И техника, — добавил он. — Серьезные попытки анализа сигнала, его дешифровка — не удались. У нас уже трижды перегорали главные системы на суперкомпьютерах.

— Два года, — сказал Слаттери.

— Мы принимаем сообщение уже два года, подтвердил Хамм. — Нон-стоп.

Рич увидел, как инженер Тихий кивает с улыбкой, полной понимания.

— Вот сука, — сказал Рич, отчасти для советского техника, отчасти для себя. — Это ваша работа. Гребаная советская технология.

Тихий приподнял брови, и татуированные клыки шевельнулись.

— LEM придумал сигнал, — говорил Рич, — уничтожающий логические схемы, которые пытаются его раскусить. Человеческие и электронные.

— SLEM, — инстинктивно поправил его откуда-то из-за спины Дмитрий.

— Гениально, — продолжал Рич. — Хотя однажды я почти это понял. То, что вы хотите прикончить нас теми проклятущими книгами. Что-то там было не так. Прочитав «Солярис», я почти неделю блевал.

Агент Слаттери поднял брови и вопросительно взглянул на советского инженера.

— Может, вы немного правы насчет этих книг, — признался Тихий. — Но не мы передаем сигнал. Мы его тоже принимаем.

— Вы его тоже принимаете.

Рич пытался заставить себя думать быстрее.

— Да. И попытки декодировать сообщение закончились тем же. В определенном смысле.

— В каком?

— Разве это важно?

Рич потянулся за водой. Ему все меньше нравилось направление, в каком шел разговор.

— Вот только мы, — просиял инженер Тихий, — сразу исключили возможность, что сигнал идет из Соединенных Штатов Америки.

Слаттери слегка улыбнулся, Хамм и глазом не моргнул. Утратил свою вежливую улыбку.

— Неплохо, — сказал Рич.

— Правда?

Установилась тишина. Рич взял в руки стакан, но никто не пошевелился. Рич представил себе машинерию, которая вертится у него в подвале, в нескольких метрах под ними. Soviet Linguistic Emulation Module. Пикает, высвечивает, печатает. Регистрирует космическое сообщение, которое передается отовсюду. То, что нарушает работу мозга и компьютеров.

SLEM. Превращает информацию. Коммуницирует. Думает по-своему, как ему и приказали.

По-своему.

— Единственная системность, которую мы открыли, имеет отношение к силе сигнала, — продолжил Хамм, двигаясь на тахте. — Порой он нарастает, пока не достигнет определенного, постоянного, кульминационного пункта, длящегося несколько минут. Затем начинает слабеть, перед тем как меняется направление передачи.

— Словно мыльные пузыри, — сказал Рич.

— Прошу прощения?

— Словно мыльные пузыри на поверхности той сферы, — объяснил Рич. — Дуются и увеличивают силу передачи сигнала. А потом лопаются.

— Не лопаются, — поправил его Тихий. — Скорее, всасываются. Но все более-менее так.

— Господин Ричард, — когда Хамм посмотрел ему в глаза, Ричу показалось, что он заглянул в колодец, — на рассвете наступает время очередного такого пика.

— В котором часу? — тихо спросил Рич. У него слегка кружилась голова.

— Уже время, — ответила из-за спины Татьяна. Ее голос был ниже, чем несколько часов назад, на пляже.

— И вы хотите…

— …мы хотим попытаться вслушаться в то, что кто-то нам говорит, — закончил Хамм. — Если он говорит.

— Я.

— Вы. Лучше всего — во время очередного пика, — Хамм кивал. — Там, внизу. Что вы услышали? Когда надели наушники?

«Хороший вопрос», — подумалось Ричу. Понял, что все тело его покрылось гусиной кожей.

— Вы не из ФБР, правда? — спросил он Хамма, который лишь пожал плечами.

Услышал шаги за спиной: к креслу подошла Татьяна и дала ему бутылку пива. Та была приятно прохладной.

Хамм вскинул брови, Тихий кивнул.

Рич пил долго.

— Хотите, чтобы я попытался… договориться с ним.

— Выслушать. Понять, — сказал Тихий. — Его. Или их.

Эта комнатка была такой махонькой. Микроскопическим кубом, размещенным на бесконечно большом и темном складе.

— Странные побочные эффекты, да? — пробормотал Рич и медленно встал с кресла. Хамм и Слаттери тоже встали.

Рич укусил себя за язык, чтобы сдержать нервную улыбку.

Он не мог поверить в то, что происходит, но понимал, что не сумеет этого сдержать. Словно телевизионную программу, которая должна дойти до финальных титров.

— Хорошо. Пойдемте, — сказал он и поставил бутылку на столик.

— Пойдемте, — согласился инженер Тихий.

— Но сперва два дела. Три, — поправил себя Рич.

Советы и янки переглянулись.

— Да, — наконец сказал Слаттери.

— Раз: Кейт. Моя жена. Она…

— Гарантирую, что с ней ничего не случится, — прервал его Слаттери.

Рич подумал.

— Ок. Два: почему я?

Они довольно долго молчали.

— Вернемся к этому позже, — сказала Татьяна.

Она была немногим младше Рича. Но все еще красива, как и там, на пляже, сто лет назад.

— Чтобы не повлиять на контакт, — добавил Тихий.

— Хм.

Рич наконец кивнул.

— А три? — спросил Слаттери.

— Дайте мне десять минут. Мне нужно на толчок.

С десяток пар мудрых внимательных глаз всматривались в Рича с возрастающим напряжением и тоскливой надеждой.

Он стоял посредине подвала, в самом центре SLEMа, в центре его земной, перфорированной оболочки. Ждал и обливался потом, словно в духовке, включенной на full.

Двое техников в последний раз проверили соединения между машинами. Кароль Тихий не отрывал глаз от маленького монитора, стоящего на корзине с грязным бельем. Хамм, Слаттери, Татьяна и Дмитрий оставались на лестнице. Чувствовали, что не принадлежат этому месту. Это было время Рича и SLEMа. И Голоса.

На столике перед Ричем лежали наушники. Те же, что в прошлый раз. Когда он на них смотрел, чувствовал, как втягиваются его яйца и встают дыбом волосы на затылке.

Одновременно часть его, спрятанная глубоко в добром, большом и ожиревшем сердце, не могла дождаться. Это чувство приносило глубокий оттенок спокойствия.

Наушники были словно ответы на вопросы — настолько трудные, что он и задать их не сумел бы. Как обещание, независимое ни от чего.

Мир вокруг Рича — здесь и сейчас, в подвале Дома, — сделался хрустально чистым, наполненным. Может, именно потому, что это здесь-и-сейчас было настолько любимым, стресс, нетерпение, интерес, опасение — делали Рича самим собой. Человеком, который впервые с незапамятных времен зависел только от себя.

Он взглянул на наушники, лежавшие на столе. Подумал о том, кто передавал сообщение. И о SLEMе, о его холодных мыслях, плывущих десятками липких от грязи кабелей, вьющихся по полу.