Януш Цыран - Голос Лема

Они вернулись на утес. Ван Хофф нашел фрагмент тени и рухнул, бормоча: «Полдня — и ни шагу вперед!» На замечание Кронкейта, что точнее сказать — неполных шесть часов, он отреагировал таким взглядом, что навигатору сразу расхотелось разговаривать.

— Я говорил, что стоит начать с телерекогносцировки, — напомнил Карлссон.

— Да, говорил, — Бринцев вытер вспотевший висок. — Жуткая сауна. Мы высадились в сфере умеренной или тропической? Может, что-то выходит из тех труб?

— Верно, — отозвался молчавший до этой поры Рамани. — Но водяной пар составляет лишь два процента выделяемых газов. Остальное — кислород.

— Что? — тотчас оживился ксенобиолог.

— Плюс остаточные объемы азота и углекислого газа.

— Насколько велики остатки?

— Менее пяти единиц на миллион. Хочешь спектрограмму?

— Давай, — Карлссон переключился на его канал и присвистнул сквозь зубы, — вот черт!

— Я могу взглянуть? — попросил ван Хофф.

— Вот тебе и разгадка твоей загадки, Ларс, — улыбнулся капитан.

— Да, похоже… — Швед неожиданно помрачнел. — Андрей…

Он не закончил. Его прервал ван Хофф, возбужденно выкрикивая:

— Невероятное дело! Весь этот кислород они должны производить где-то под землей! Но из чего? Из кремния? Возможно. Или из воды. И того и другого здесь в достатке. Но зачем? А если… Слушайте, если дело в жутком общемировом катаклизме — космической или военной природы — из-за чего произошла гибель всего биома…

— Невозможно, — перебил его Карлссон. — Не мог он быть настолько тотальным.

— Но представим себе, что все так и было, — продолжил не сбитый с мысли ван Хофф. — Теперь они пытаются регенерировать атмосферу. И этот фрактальный веселый городок вместе с трубами является частью какой-то гигантской фабрики газа.

— Нет, — ксенобиолог покачал головой. — Не было никакого катаклизма.

— А что, по-твоему, было?

— Ничего.

— Ничего?

— Ничего, — повторил деревянным тоном Карлссон. — Никакой биом не подвергся уничтожению, потому что его здесь не существовало. Никогда. Может, эта планета интересна по разным причинам, но с точки зрения биологии она мертва. Абсолютно и изначально.

— Нет, мужик, ты что выдумываешь?! — Физик не поверил собственным ушам. — Ведь каждый из нас видел, в том числе и ты, щупальца, ветки или как ни назови: они растут, просто лезут из стен!

— И кто это говорит? — Швед поджал губы. — Погляди еще раз — повнимательнее — на спектрографическую запись. Из чего эти твои «ветки» выстроены, какова их структура, какой разновидностью физико-химических процессов их рост проще всего описать…

Что-то мягко ударило его в предплечье. И снова. Плюх, плюх, плюх…

— Дождь?

Сотни разбрызгавшихся капель начали покрывать пыль под их ногами. И почти сразу загремело. Они взглянули вверх: небо из бледно-голубого стало свинцовым, далеко на востоке перетекая почти в черный.

— Гроза, — с детским удивлением сказал Бринцев.

— С молниями, — добавил ван Хофф.

И помертвел. Одинаковая мысль в один миг пронеслась и в головах остальных.

— Ларс, какой уровень кислорода? — спросил капитан.

Биолог проверил и прошептал:

— Сорок… семь…

— О, богини! — задохнулся Сайто.

— Кронкайт, убежище! — скомандовал Мирский. — Саша, Майк, можете ему помочь?

— Еще счастье, что у нас нет ничего огнеопасного, — проворчал ван Хофф.

— Ага. Кроме нас.

Боты на сей раз не могли их уберечь, к тому же сами погибли бы от разрядов. Фронт приближался, и ветер набирал силу, сыпля в глаза песком и каплями дождя. Они чувствовали это, несмотря на фильтры и задернутые капюшоны, чувствовали озон и ржавый привкус пыли.

— А какая влажность?! — крикнул Мирский ксенобиологу.

— Что?! — прокричал в ответ Карлссон.

— Какая сейчас влажность?!

— Вероятно… тьфу!.. Вероятно, сто процентов.

— Проверишь?!

Последняя дыра, последняя распорка.

— Не… не понимаю!

— Что?!

— Снижается!

— Снижается?!

— И стремглав!

— В такой дождь?!

Без прожекторов они уже ничего не видели бы, мир вокруг погрузился во тьму. А потом вдруг запылал.

— Всё, внутрь! Быстрее, быстрее!

Семеро людей и шесть автоботов исчезли внутри бронированной сферы. Последняя машина взорвалась, когда в нее попал заряд в несколько миллионов ампер. Двумя часами позже, когда скачка всадников Апокалипсиса пошла на спад, они даже не стали ее искать. Ни один из них об этом не подумал, с удивлением глядя на изменившийся после бури пейзаж. И на два неба — одно над головой и второе, ставшее блеклым отражением первого, на тысячи илистых озерков.

— Да-а… — Ван Хофф почесал свой выдающийся нос. — Теперь и я чувствую себя одуревшим.

Оттого ли, что так им казалось более мужественно, первопроходчески, или по причинам еще менее рациональным, но они уперлись, что будут — сколько сумеют — идти пешком. По мокрому песку, обходя вымытые дождем ямы, лавируя между жалкими руинами фрактального лабиринта и мутными озерцами. Фыркая и проваливаясь по щиколотку в грязь, они все же шагали вперед, словно от этой жертвенности зависело невесть что. А может, и зависело. Или они просто не хотели перестать верить.

Ветер стал иным, чем ранее: монолитным, горячим, западным. Под его дыханием мигом твердела грязь и высыхали лужи, а неразмытые останки стен и трубоподобных структур трескались и осыпались, как оставленные на солнце песочные бабы. Из множества эрозированных холмиков выглядывали, словно обнажившиеся кости, какие-то белые и на вид более жесткие структуры — но тоже лишь до времени. Чем дальше они шли, тем более пусто делалось вокруг; пусто, серо и мертво.

Через пару часов марша первые контуры домов замаячили в далекой, запыленной перспективе, но никто из них уже не был уверен, достаточно ли у них отваги, чтобы идти дальше. У каждого было что сказать, но все молчали, боясь произнести то, чего не хотели бы услышать от остальных.

— Мы слишком устали, может отдохнем? — Капитан чувствовал себя обязанным сказать хоть что-то.

Но ван Хофф крикнул со злостью:

— Нет!

Мирский повел взглядом по лицам: тому — сосредоточенному, этому — напряженному, еще одному — хмурому, словно пейзаж, который их теперь окружал.

— А вы что? — обратился Мирский к остальным.

— Скоро будет темно, — сказал вдруг ни с того ни с сего Карлссон. — Да.

— То есть?

— То есть — идем.

Следующий километр они продвигались по абсолютно голой и плоской как стол ржаво-бурой равнине, единственным разнообразием которой были наплывы чуть более светлой пыли или пепла. Никаких плавных границ, предместий или застав. Город вынырнул перед ними в густом воздухе сразу, массивом небоскребных колонн и параллелепипедов.