Януш Цыран - Голос Лема

Кинга таращилась на дисплей, пытаясь разгадать тайну регулирования громкости звонка. Решив не просить дочь о помощи, набрала свой номер со стационарного. Телефон зазвонил — значит, все в порядке. Она просто не услышала звонок в автомобиле или когда включала стиральную машину.

По телевизору представитель какой-то авиакомпании говорил, что самолеты пока будут направлены в другие города.

— Но в какие? — спросила она вслух. — Я и так знаю, что никого не высадят с парашютами.

Может, пригонят автобус и привезут их прямо из аэропорта. Может, самолет приземлится где-нибудь недалеко, например, в Лодзи, откуда вечером ехать до Варшавы два часа. Есть ли в Лодзи аэропорт? Должен быть, это большой город. Кинга достала из сумки ноутбук и запустила браузер. Сайт загружался с черепашьей скоростью. Вздохнув, она подошла к закрытой двери комнаты Марыси и постучала, а когда ответа не последовала, нажала на ручку.

— Что ты делаешь с Интернетом?

— Качаю, — дочь неприязненно взглянула на нее из-за клавиатуры.

— Что качаешь? Фильмы? Игры? Музыку? Того и гляди, докачаешься, что полиция нами заинтересуется.

— А ты купишь мне диск за восемьдесят злотых?

— За восемьдесят?.. Неважно, — она замахала руками. — Выключи, мне нужно кое-что проверить.

Марыся скорчила мину обиженной аристократки и пару раз кликнула мышкой.

Кинга закрыла дверь и вернулась в кухню, зная, что через несколько месяцев будет еще хуже.

Введя в поисковике «катастрофа Окенце другие аэропорты», она получила уйму информационного мусора, потому что написать о катастрофе хотел каждый, даже портал садовников. Сейчас… какой компанией он собирался лететь? Наверняка он об этом говорил, она даже помнила, что билеты лежали в синем футляре. Нет, там был логотип бюро путешествий.

Кинга зашла на сайт аэропорта, где висела лишь информация о неизвестной судьбе самолета. Неизвестной… ничего себе! Она еще несколько минут кликала по сайтам крупнейших авиакомпаний, но не нашла ничего конкретного, за исключением того, что в Лодзи нет аэропорта, а ближайший находится в Быдгоще. Маловероятно, что он мог принять все самолеты, собиравшиеся сесть в Варшаве. Ничего не поделаешь — Ромек позвонит, когда приземлится. Лишь бы не в Щецине, откуда до Варшавы ехать восемь часов.

У нее было пять непрочитанных электронных писем — многовато для субботы. Кинга сделала ошибку, дав начальнице личный адрес. Похоже, эта баба не знает, что такое свободное время. Однако она вежливо ответила, хотя и потеряла из-за этого частичку самоуважения. Было письмо и от Ромека:

Напомни, чтобы я научил тебя пользоваться новым телефоном, поскольку ты не отвечаешь и не перезваниваешь, на СМС тоже не ответила. Возвращаюсь раньше, так что, если все сложится хорошо, буду дома еще до шести. Заканчиваю — уже открывают гейт. Целую.

Кинга улыбнулась. Может, Ромек доберется настолько рано, что ужин не придется откладывать на завтра. При свечах будет даже приятнее. Она бросила взгляд на время отправления письма — час с минутами. Значит, он может уже где-то садиться, раз в Варшаву по плану должен был прибыть почти час назад.

И вдруг она перестала улыбаться.

Он надеялся, что все, что могло взорваться, уже взорвалось. Повсюду, насколько хватало глаз, в лесу пылали хаотично разбросанные костры. Пробираясь через кусты, он раз за разом повторял про себя, что мокрая подстилка так просто не займется — вчера прошел дождь, — и шел дальше. За этот риск ему заплатят, и притом немало.

Едва получив СМС, он встал и вышел с дня рождения собственной матери, еще до того как та успела задуть свечи на торте с надписью «60». Поцеловав ее в лоб, он сказал, что у него очень важное дело. На дорогу из Повислья до Кабат, несмотря на пробки, ушло меньше четверти часа. Мотоцикл «Эндуро» был быстрее, чем тяжелые машины пожарных и «скорой». Единственное, что ограничивало скорость, — законы физики и инстинкт самосохранения. Крышка маленького багажника с закрепленным на ней номером иногда случайно открывалась и могла всю дорогу болтаться, заслоняя номер. Такое происходило при случайном нажатии небольшого рычажка у руля.

В нос бил запах резины, авиационного бензина и каких-то других веществ, хотя в трехстах метрах черным столбом в небо поднимался черный дым. Подъехав так близко, как было возможно, не повредив мотоцикл, Марек поставил машину между двумя толстыми стволами, срезанными на высоте в полтора десятка метров, и отметил на GPS его положение, что было крайне важно — секунда сейчас позволяла сэкономить час после. Дальнейший путь он проделал бегом, сжимая в руке тяжелый «Никон». В рюкзак он упаковал еще восемь кило аппаратуры, но благодаря подогнанным ремням на бедрах и груди почти не чувствовал веса. Рюкзак у него был лучше, чем у коммандосов в Афганистане.

Он перепрыгивал через поваленные деревья. Здесь уже ничто не выступало над землей больше чем на метр или два. Приходилось следить, чтобы не зацепиться за края искореженных и порванных, словно бумага, кусков металла. Включив аппарат в режиме видео, Марек держал его за направленный вперед объектив, чтобы заснять любую неожиданность. Вторая маленькая камера торчала из кармана жилета — ее он включил еще до того, как сесть на мотоцикл.

Дальше обломков стало больше, и бежать он уже не мог. Впрочем, затаптывать следы ему не хотелось. Среди поломанных деревьев лежали вонзившиеся в землю внутренности самолета, которые он не мог опознать. Лишь увидев первый чемодан, почти неповрежденный, он переключил аппарат в режим фото. Попеременно делая снимки и записывая короткие ролики, он продолжал идти в сторону гудящего костра, перешагнув фрагмент голубого кресла, потом еще несколько чемоданов. Он знал, что увидит дальше, но старался об этом не думать, воспринимая себя как придаток к аппарату, документирующему ближайшее окружение. Свернувшееся в восьмерку большое колесо — щелк. Фрагмент ноутбука — щелк. Развалившийся чемодан с обгоревшим дамским свитером — щелк. Рука — щелк. Обугленное тело, кажется детское, — щелк. Аппарат, подсоединенный к бронированному ноутбуку в рюкзаке, отправлял все это непрерывным потоком нулей и единиц прямо на редакционный сервер.

Из транса его вывел жар. В пятидесяти или ста метрах впереди, в море пламени плавился металл. Марек записал пятисекундный ролик, который через десять минут увидят несколько миллионов зрителей, а в течение следующих суток — несколько сотен миллионов. Повернувшись, он пошел другой дорогой, механически находя интересные объекты и щелкая затвором. Потом — перерыв на короткую панораму или мелькающую среди деревьев пожарную машину.

Там! Кажется, что-то шевелилось. Словно рука или куст. Нет, это облачко дыма, висящее над чем-то, что наверняка будет очень долго тлеть. Щелчок — и три секунды записи. Двигатель с фантастически искореженными трубками, еще дымящийся и потрескивающий умирающим механизмом, — щелк. Ботинок, стоящий полностью прямо, будто кто-то поставил его ради шутки — щелк.