Януш Цыран - Голос Лема

Стратег не остается на голосование, возвращается к своим штурмовикам. Знает, что теперь это формальность. Члены совета решают: адаптация. Необходимо проверить, может ли существо стать частью Конгломерата, захочет ли покинуть свой мертвый мир.

Только как написать программу адаптации для чего-то совершенно чуждого? За несколько бесценных секунд возникает группа, получает вычислительные мощности; Вардена именуют консультантом.

Сперва он удивлен.

Потом, уже в пространстве тайной лаборатории, куда он сразу переносится, ему показывают секретные данные, сканы существа ультравысокого разрешения. У него две руки, две ноги, голова с длинными светлыми волосами. Видны даже половые признаки — это женщина, биологический человек из докибернетической эпохи.

Варден спрашивает: поэтому выбрали его?

Да, поэтому. Они знают, что Варден на одну тысячную — человек. Ничего странного, он сам не единожды хвастался, сколько разных рас и культур среди его предков. Цивилизации Ориона уже тысячелетия не размножались телесно, а в виртуальности можно было скрещивать самые несопоставимые генные системы, создавать гибриды, которые никогда не возникли бы в природе, но наследовали психические и культурные черты обоих родителей. Девять поколений тому назад в этот тигель замешался один человек — женщина, звездная кочевница, редкий потомок человечества.

Может, именно поэтому Варден когда-то научно работал над людьми; в его приватной памяти больше данных, чем у Конгломерата в публичной библиотеке, и знает он их, пожалуй, лучше, чем прочие доступные разумы.

Варден анализирует снимки. Потом предлагает адаптат, приближенный к среде из четыре-и-половину-миллиардного года планеты. Докибернетическое существо не поймет абстрактные плоскости сети, а отрыв от тела может принять за агрессию. Потому из нано нужно создать физическое пространство для исследований. Варден копирует Конгломерату всю иконографию, какую сумел собрать: немного голограмм, сделанных на Земле в XXX веке человеческой истории, пара неполных фильмов. Обещает, что тому, кто будет разговаривать, откроет и свои лексические базы данных вместе…

Нет, не так — прерывают его. Он сам будет разговаривать, потому что никто другой не сумеет.

Варден начинает понимать. Мысленители Конгломерата буксуют на объекте, как на интеллектуальном вирусе, на логической бомбе. Его существование совершенно нерационально, потому машины и не могут его понять.

Но простой Варден может его исследовать, понять, а затем объяснить остальным.

Ему лишь нужно сделаться человеком.

Протокол коммуникации: вибрация среды, старосветская акустика. Но акустическая коммуникация — это тысячи мертвых языков и даже больше, поскольку языки менялись во времени. Варден пробует все, но существо не отвечает.

Очередная попытка. Существо его не слушает, что-то бормочет себе под нос. Варден анализирует звуки, однако в базе нет аналогичного образца.

Он знает, что это язык, только благодаря распределению Зипфа. Частота использования слов и звуков дает кривую с наклоном −1, а такую таинственную способность демонстрировал любой язык Земли и большая часть коммуникатов разумных существ. Благодаря этому криптографы давным-давно научились отличать зашифрованный текст от случайного шума. Дополнительно модель энтропии Шаннона, измеряющая сложность информации, осциллирует в пределах шестого уровня. Это именно там, где должен находиться язык докибернетического человека. Звуки, издаваемые обезьянами, находятся на третьем уровне, дельфинов — на четвертом. Мысли Вардена — на восемнадцатом.

Существо, вне всякого сомнения, разумно. Только почему оно не реагирует на слова? Может, его отвлекает окружение?

Варден долго думал над нейтральным сценарием — в XXX веке человечество было сильно разделено. Существовали и бесплотные коллективные разумы, апостолы сингулярности, но можно было встретить и первичные сообщества. Знать, что существо происходит из тех времен, — не знать ничего.

Наконец он решил исходить из установки, что цивилизованная сущность испугает дикаря, а цивилизованный человек не испугается природы. Нано сложились в траву и деревья, которые Варден высмотрел в голограммах. Он только не сумел восстановить несколько подробностей, которыми предоставленный ему материал не обладал — запахи, массы, структурные особенности.

Ему казалось, что он хорошо справился, но легкость, с какой существо пронзило навылет весь этот маскарад, была унизительной. Кажется, это самка. Едва ее перенесли сюда в одиночной капсуле, она раздавила в пальцах несколько листков, постучала по деревьям, а потом зашагала вперед, добираясь до границы, создаваемой наномакетом. Теперь ее ладонь тонет в голограмме, которая должна была создавать видимость открытого пространства, как если бы она пыталась проникнуть на другую сторону, как если бы чувствовала, что за слоями нано, за пластальным пузырем поволок корабля — лишь тьма и холод.

Через миг-другой она отказывается от этой идеи и снова принимается бормотать, на этот раз более отчетливо.

Варден в отчаянии подцепляется еще к одному мысленителю, и облака анализа растут, вычеркивая из таблиц потенциальных языков очередные позиции.

Остается лишь четыре вероятности, три, одна… Есть! Редкий, смешанный диалект из конца человеческой истории; язык ультраконсервативной группы, которая отказалась от большей части имеющейся технологии и никогда не покидала Землю.

— …пустое. Деревья Они, трава Они. Нельзя съесть, нечего делать, нечего. Есть — но нету.

— Слышишь меня? — отзывается Варден, тщательно моделируя голос. Помнит, что все выше восьмидесяти децибелов означает для людей враждебные намерения, а выше трех тысяч герц — тревогу.

Никакой реакции.

— Отзовись, прошу. Мы не понимаем этих шепотов, — говорит он.

Самка двигается по периметру помещения, ведя ладонью по стене.

Слышала? Не слышала? Варден снова обращается к мудрости мысленителей. Те утверждают, что она слышала: сканы показали минимальное подрагивание лицевых мышц в момент, когда он произносил слова.

Значит ли это, что он нашел необходимый язык? Даже если так, существо может пребывать в шоке. Или быть безумным. Что тогда? ИИ, впущенное в тему человеческой психологии, возвращается через миг с ответом: войти в ее мир, играть в ее игры.

— Кто такой О ни? — спрашивает Варден.

На этот раз существо смотрит прямо на него. Программы инстинкта самосохранения поднимают тревогу. Варден сдерживает инстинкты, которые приказывают отступить перед сверлящим зеленым взглядом.

— О ни — в пустых небесах, ненасытный. Есть, есть, есть. Сожрет все перед твоими глазами, а потом сожрет образы из-под век, и даже воспоминания образов. А когда ты спрячешься глубоко-глубоко, думаешь, что О ни остался наверху — до того времени, когда почувствуешь его. Вот, здесь. В себе.