Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже. Роман приключений

- Пожалуйста, не думайте… Я пойду. Сам пойду! Только сам!

- Никуда ты не пойдешь! - Капитан поднялся, снял сушившиеся на кольях, но не просохшие сапоги и начал их натягивать. - И никто не пойдет. Нет смысла всем нам снова тащиться по тайге. Вы люди непривычные, а я таежник. Пойду я один, в разведку.

Виктор ничего не ответил, только передернул плечами, словно от внезапного озноба. Птуха, сидевший на корточках в трусах и мичманке перед костром, поднялся и сказал с мрачной иронией:

- Понятно! Командир впереди на лихом коне. По Чапаеву! - Он вдруг заторопился и начал надевать одной рукой брюки, другой тельняшку. - Весь мир будет смеяться, если вы один пойдете. Я в момент! Подождите немного…

- Отставить, мичман! - жестким, командирским голосом остановил его капитан. - Пойду я один.

- Кошмарный характер у вас, товарищ капитан! - с сердцем сказал Птуха и шваркнул брюки об землю. - Нехай будэ гречка!

Капитан положил в карман пару галет, сунул за ремень топор и сказал тоном приказа:

- Ждите меня до утра. И без паники! Если услышите мой выстрел, пускайте ракету. Без этого не обнаруживайтесь.

Никто не спросил, перед кем нельзя обнаруживаться. У всех было тревожно на душе. Что-то угрожает им, что-то сомкнулось вокруг, необъяснимое, но опасное.

Пламя костра предостерегающе шипит: «ти-ш-ше», а иной раз треснет, выстрелив раскаленным угольком. Много читал Сережа о таежных кострах, а теперь и сам сидит у настоящего костра в тайге. Красота! Все-таки - жизнь не так уж плоха!

Сережа и Птуха сидят на поваленном буреломе. Мичман, сняв ботинки, выставив к костру ноги, шевелит пальцами и блаженно жмурится. Виктор лежит на подстилке из пихтовых лап и хрустящего пырея, притворяясь спящим. Но Сережа видит, как отражается пламя костра в его полузакрытых глазах. Женька тоже не спит, лежит, насторожив уши. В черной утробе тайги что-то бормочет, верещит, попискивает, но не слышно осторожных шагов возвращающегося капитана. Ушел он днем, а сейчас уже вылезла на небо скользкая молодая луна.

- И тогда я скомандовал: «Карамба! Боцман, свистать наверх вахту левого борта!» И мы влепили им всем левым бортом! - Сережа посмотрел подозрительно на мичмана и потолкал его в плечо. - Да вы слушаете, дядя Федя? Или не слушаете?

- А как же? В оба уха слушаю. - Птуха судорожно зевнул одними ноздрями, крепко сжав челюсти, чтобы скрыть зевок. - А кому вы влепили?

- А говорите - слушаю. Черному бригу «Счастливое избавление» с бубновой заплатой на формарселе. А кто командовал им, помните? Капитан Шарки, по прозванию Черная Борода. Кровожадный пират! Он всех пленников убивал.

- Вот жлоб! - возмутился сквозь зевок Птуха.

- За это я приказал повесить его на мачте!

- Правильно сделал. Молодец! - рассеянно похвалил мичман, глядя в костер. И, подняв глаза на Сережу, чуть улыбнулся. - А я все время думал: кто уничтожил Черную Бороду? Оказывается, ты. Молодец!

- Не я, конечно. Это у меня так в рассказе получилось, будто я, - вялым, полусонным голосом ответил Сережа.

Ему смертельно хотелось спать, и пришлось, разгоняя сон, рассказывать мичману недавно прочитанный пиратский роман. Мичман, договариваясь с Виктором о дежурствах, сказал, что берет на себя самую трудную, «собачью вахту» [9] «Собачья вахта» (морск. жаргон). - Так моряки называют самую тяжелую вахту: от 12 часов ночи до 4-х утра. . А разве Сережа не мужчина? И он будет нести «собачью вахту», дожидаясь возвращения капитана.

Но не помог и пиратский роман: спать по-прежнему хотелось невыносимо. Он уже и ухо себе безжалостно крутил, как вычитал в какой-то книге, но все равно проваливался в теплую, мягкую пропасть сна, вздрагивал, открывал глаза и снова проваливался. Он слышал где-то глубоко-глубоко плеск и бульканье Сердитой реки и ватный почему-то голос дядя Феди, разговаривающего с Витей, а потом ничего не слышал и удивился, почувствовав, что не сидит на буреломном дереве, а лежит на пихтовой подстилке с братовым кителем под головой.

Он открыл глаза, сел и снова удивился. Костер стал каким-то другим: он не шипел, не шептал, а буйно, со свистом грыз будто облитые бензином сухие еловые ветви.

- Сигнала от товарища капитана нет? - спросил он.

- Нет сигнала, - неохотно ответил Птуха. - «Уж полночь близится, а Германа все нет».

Виктор встал с подстилки и подошел к костру.

- Пускайте ракету, Федор Тарасович! - резко сказал он.

- Приказано не обнаруживаться, - растерянно ответил мичман. - За нарушение приказа даст нам капитан на всю катушку!

- Не спорьте! Я отвечаю. Пускайте ракету! Мичман покорно вздохнул, зарядил пистолет и выстрелил. Резкий, слепящий свет, холодный и безрадостный, залил тайгу. Ракета погасла. Все молча слушали тайгу. В темных ее глубинах раздался вопль ужаса, отчаянный, предсмертный крик какого-то животного. Сережа вздрогнул и прижался к брату.

- Пускайте вторую! Зеленую! - так же резко приказал летчик.

- Минуточку! - предостерегающе поднял ладонь мичман. - На Женьку поглядите.

Пес, прижав уши, тихо рычал, глядя в тайгу. Совсем рядом затрещали сучья под тяжелой ногой, но тотчас все стихло. Женька рычал все громче и злобнее.

- Кто там? Выходи! - нервно крикнул летчик. Снова затрещали сучья, и к костру вышли люди. Сережа взглянул на них и оторопело подумал: «Это сон. Я еще сплю, это мне снится…».

Но почему же тогда сердито кричит мичман, отбежав за костер?

- Слушайте, это что, бал-маскарад, новогодний карнавал?

Птуха нагнулся, пытаясь схватить ракетный пистолет, но полетел на землю, сверкнув голыми пятками. Он был сбит двумя людьми, кинувшимися на него.

- Врешь! А дулю с маком? - заорал мичман, сбрасывая нападавших.

Но к двум подбежал третий, а еще трое налетели на Виктора, сбили его с ног и повалили на землю. Тогда Сережа закричал и начал бить кулаками в костлявую спину, потом пинать ногами. Последним ворвался в драку Женька. Верный пес кинулся на выручку, удушливо рыча.

Подброшенные чьей-то ногой ракеты полетели в костер. Раздался взрыв. Взрывной волной разбросало костер. Но и в темноте слышались возня, тяжелые вздохи, удары и озлобленные выкрики.

Капитан шел медленно, настороженно вглядываясь в лесные острозубые тени, в обманчивую игру солнечных бликов, в таинственные завесы пихтарника. Он шел почти бесшумно. На нем была настоящая таежная обутка: легкие, точно бумажные, сапоги из тонкого и крепкого брезента без каблуков, на плоской мягкой подошве. Время от времени он делал затесы на деревьях. По этим затесам он сможет вернуться к костру.