Георгий Краснов - Треснутая трубка

Гриша просил таким тоном, словно и не просил, а советовался. Это Гене понравилось. Он уже давно забыл, что именно этот мальчик бросал в него камешками и обрызгал водой. Теперь он показался Гене скромным, хотя в глазах его прыгали лукавые чертики. Видно, не зря товарищи прозвали его Мюнхгаузеном. Ко всему, он — сосед Мусима Мусимыча. Неудобно не показать бинокль, раз просит. Еще подумает, что городские ребята — жадюги. Но все же Гена на всякий случай сказал:

— Гера спит. Успеешь, вынесу еще…

Но Гриша отчего-то заволновался и заторопил его:

— Ты поскорее!

— Только потом скажешь — зачем. Как договорились. Ладно?

— Я же тебе пообещал…

Гена быстро сполоснул лицо, пробежал через двор и осторожно вошел в сени. Гера спал. И на сеновале, видать, спится сладко — ни звука оттуда, ни шороха. Гена взял со шкафа, стоявшего рядом с кроватью, бинокль и на цыпочках вышел обратно.

— Гриша! — позвал, подойдя к забору.

— Выходи сюда. Калитка вон там, чуть подальше, — откликнулся тот.

Гена вышел в соседний огород, прошел между кустами вишен и подошел к рябине. Молча протянул бинокль Грише. Тот повертел его в руках, осматривая со всех сторон, потом поднес к глазам и начал смело крутить фокусное кольцо.

— У тебя и свой, что ли, был? — удивился Гена столь умелому обращению с биноклем.

— Первый раз вижу, — ответил Гриша.

— А откуда знаешь, где что крутить?

— Ну уж, этого-то не знать… Тогда бы мне и хэвесют никогда не построить…

— Что-что? — не понял Гена.

Гриша, видимо, сообразил, что проговорился о чем-то секретном, — лицо его вспыхнуло маковым цветом.

— Узнаешь еще… Не спеши, — буркнул он, глядя в бинокль на вершины деревьев и острые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву. Вдруг Гена заметил, как радостно блеснули его глаза.

— Что ты там увидел? — спросил он удивленно.

— Какой хороший бинокль! — восхищенно протянул тот вместо ответа. — Знаешь, мне нужен был именно такой!

Теперь Гена окончательно понял — Гриша что-то скрывает от него. А тот, продолжая удивлять всё больше и больше, вдруг вытянул из-под лопуха будильник и ткнул пальцем и минутную стрелку.

— Видишь, уже шесть тридцать!

— И что же?

— До хэвесюта мне надо добраться к половине восьмого! Остался ровно час!

— Да что ты заладил: хэвесют, хэвесют… Что это такое? Скажешь ты или нет?

— Гена, — сказал Гриша, будто и не слышал его вопроса. — Дашь мне бинокль часа на два, а? Не бойся, ничего с ним не случится.

Гена отрицательно покачал головой.

— Не-е… Гере надо сказать. Он у нас на двоих…

Гриша схватил его за плечо.

— Слушай-ка, айда тогда со мной сам, а?!

— Куда?

— В лес!

— Зачем?

— Придем — увидишь. А сейчас ничего не скажу.

— А не потеряют меня тут?

— Да мы вернемся, пока тебя хватятся. А там придумаешь что-нибудь — скажешь, что кушаться ходил… Но все-таки сначала поклянись!

— В чем поклясться-то?! — Гена уже устал удивляться.

— Поклянись, что никому не скажешь, куда и зачем мы ходили!

Гена уже хотел было рассмеяться над этим чудаком, но сдержался — обидится еще. А сам подумал: «Видно, не зря его прозвали Мюнхгаузеном! И чего он так торопится в лес?»

— Ну, будешь клясться?

— А чего ж… клянусь.

— Ильвеш левэх!

— Ильвеш…

— Говори скорее, а то не успеем! Ну!

— Ильвеш левэх! — выкрикнул Гена, сам не понимая, что говорит.

Гриша тут же схватил его за руку и жарко шепнул прямо в ухо:

— Беги за мной! Изо всех сил! Смотри, не отставай…

Они выбежали за огороды, спустились в овраг, пробежали по плотине небольшого пруда и, поднявшись на берег, побежали к лесу.

— Давай хоть будильник понесу! — На ходу крикнул Гена.

— Только не урони, смотри! — Гриша, не оглянувшись, сунул ему будильник.

Добрались до опушки, но Гриша и здесь нисколько не задержался — сразу же нырнул в кусты орешника и торопливо пошел вперед, ловко обходя деревца и подныривая под ветки. Минут через двадцать мальчики оказались в чаще, которой, казалось, не было конца. Но скоро они подошли к старой липе, поваленной бурей. Гриша вмиг взобрался на нее, подал руку Гене — помог залезть на ствол, и они осторожно двинулись по нему.

— Все. Дошли! — Гриша остановился, поднес к глазам бинокль и начал что-то высматривать впереди между деревьями. — Как ты думаешь, небо сегодня не затянет тучами?

— Ни облачка не видно, — буркнул Гена, все еще ничего не понимая.

— Что нам и нужно. Нам нужно ясное небо и яркое солнце!

— До половины восьмого осталось еще двадцать минут.

— Ты посиди тут, а я пойду проверю кое-что, — сказал Гриша. — Но смотри — никуда не уходи, а то потеряемся. Ладно?

— Ладно. — Гена спрыгнул со ствола и сел на пень. — Только ты недолго.

— Я быстро. — И Гриша исчез за деревьями.

Утренний лес полон птичьих трелей, скрипа, шорохов.

Совсем рядом, перепрыгивая с ветки на ветку, тоненько тренькают синички, высоко над головой автоматными очередями строчит дятел, а где-то далеко гортанно и глухо курлычет то ли тетерев, то ли еще кто. Приятно сидеть так в одиночку на пне и слушать, наблюдать, но и страшновато вроде бы — по спине пробегают мурашки. Куда же это делся Гриша? Почему он оставил его одного? И зачем ему в лесу бинокль? Хэвесют… Ильвеш левэх… Не может быть, чтобы он зря заставил поклясться так странно, — нет ли в этом лесу какой-либо тайны?..

Вдруг откуда-то снизу, кажется, из-под земли… донесся треск сломанной ветки, потом прозвучал Гришин голос:

— Гена-а! Гена-а, говорю!

Гена вскочил на ноги, сделал несколько шагов в сторону голоса и застыл, пораженный. Перед ним предстала тайна утреннего леса. Ослепительные солнечные лучи, перепрыгивая с одного дерева на другое, соединяются каким-то непонятным образом и ныряют куда-то вниз, под землю. Перед ним словно были развешаны ослепительно яркие, удивительно правильные четырех- и трехугольники. Гена не выдержал, закричал:

— Гриша-а!

— Гена-а! — как и прежде, откуда-то из-под земли донесся голос.

— Посмотри-ка на деревья! Как красиво!..

— Спускайся скорее сюда, ко мне!

Гена всмотрелся в ту сторону, откуда слышался голос, и только теперь разглядел, что шагах в четырех-пяти от него, за ореховым кустом, чернеет глубокий овраг.

— Гриша-а! Ты где? В овраге?

— Да-да! Спускайся скорее, а то уже семь тридцать!

Гена осторожно — того и гляди полетишь вниз головой, — цепляясь за ветки, спустился до половины почти отвесного склона, потом прыгнул на более или менее ровный клочок внизу.

И тут увидел Гришу. Он машет ему рукой — торопит.

— Не бойся, спускайся, держись за ветки!

И только Гена добрался до своего нового товарища, как тот схватил его за руку, провел по противоположному берегу метров десять вверх и указал на белый камень, из-под которого журчал родник: