Оксана Демченко - ХЗ. характер землянина [Litres, СИ]

Шаги! Едва слышны, я опознала их издали лишь потому, что меня учил Билли и доучивали всякие там клоны-грисхши. Угроза возникла, она прямая и нацелена на меня. Некто крадется сюда, вооруженный и агрессивный. Еще, кажется, напуганный. А я не могу даже сесть. У меня пока живучесть процентов десять от нормы.

– Не двигаться! – едва слышно прошептали во тьме.

Звучит убедительно, прямо таким не отказывают. Голос женский, настороженный. Угроза обдувает меня летним ветерком и удаляется. Нет, меня не будут убивать. Когда начинают разговаривать, до смерти сразу делается куда как далеко.

– Отпад, что за приказ. Я и так не могу двигаться, посвети и поймешь.

– Не двигаться, – шепот щекочет спину мурашками.

Ну и голос! Слушала бы и слушала. И слушалась. Да я обожаю невидимку, я готова исполнять ее просьбы охотно, сразу, азартно.

– Ц-шью.

– Что? – от недоумения голос стал обычным. Приятным, но обычным.

– Все меня спрашивают – «что». Все, с чего бы ни начинался разговор. А что я сказала?

– Цыкала и шипела, – неуверенно отозвалась невидимка. – Ты на прицеле.

– Ага. Значит, вспомнила о розовых лисичках. Ц-шью. Очень вкусно.

– Идентифицируйся!

– Не могу двигаться.

– Руками можешь, – осторожно признала невидимка.

– У меня живучесть восстановлена на одиннадцать процентов и та за счет болтливости.

– Не понимаю… Не двигайся!

Это опять убеждение. От мысли о приятности голоса почему-то дико хочется жрать. Нет лисичек, так я могу и опилки проглотить. Что угодно! Живучесть, зараза, требует калорий. Жирных, крупных калорий.

Шаги приближаются. Такие легкие… Невидимка, пожалуй, не крупнее морфа. Свет медленно разгорается.

– Уги-уть… – блаженно улыбаюсь я, заметив прямо перед носом знакомый символ на стыке пола и стены.

Родной мой, любимый габ. Грузовой ангар. Левое крыло, кажется. Тут обычно залито текучее. Мы переваливаем много текучего, даже странно, что ангар, а вернее вселенская бочка, пустует.

– Как ты еще жива, – с дрожью ужасается невидимка.

То есть видимка! Моргаю и икаю от недоумения. Она выше меня ростом. И я знаю ее! Уж колени-то во век не перепутаю с любыми другими. Ой, ну до чего стыдно.

– Ты все же подала на меня жалобу? Вообще правильно, – морщусь и понимаю, что покраснела до корней волос. Ха, а может, я вообще рыжая от стыда стала? – Ну прости, ну дура, брякнула сгоряча «коленками назад», а потом Саидке отдуваться…

Я запнулась на полуслове. В голове такое творилось, что пришлось закрыть глаза и провести учет остатков логики. Дико зудело любопытство: а было у этой с Саидом – ну, вообще и тем более после той истории и если было, то кто она ему и… И как оно у них, если ноги особой формы? Продвинутая должна получаться камастура, наверное. Вдобавок прям морщу лоб и пробую понять: а я ее что, ревную? Вроде нет. То есть да. То есть какое мое дело? Мое дело сейчас ну совсем, совсем не касается того, на что я трачу себя. А…

– Сима? – хрипло, с неподдельным шоком, выдавила знакомка. – Ты – Сима? Настоящая?

– Крепко бэ-у, но в остальном вроде да, – захотелось широко улыбаться и выздоравливать. – Значит, ты не жаловалась. И прибить не готова за мои слова. Приятно.

– Меня зовут Яхгль. Я дежурила в палате у… у тебя, то есть у нее, – скороговоркой взялась отчитываться внезапная союзница. – Габрал Рыг строго приказал относиться дружески и ненавязчиво следить. Чтобы она верила, что я не опознаю подмены. Я старалась, она делала вид, что верит и искала способ сбежать, дать знать о том, что оказалась под наблюдением. Вдруг такой вихрь в поле силы! Она напряглась, но все же первой поймала возмущение я, успела ввести снотворное, она не считала тебя. Зато я сразу помчалась сюда, так удивилась, что даже не сообщила дежурному.

Продолжая бормотать пояснения, мало что проясняющие моей больной голове, Яхгль перевернула больное тело на больную спину. От примененного ко мне лечения стало тошно, душно и потно. Затем я малость постучала зубами, поохала и смогла сесть. Конечно, меня держали под спину. Все равно победа.

– А Саид?

– Улетел, вроде все у него хорошо.

– Гюль? Ты знаешь Гюль?

– Рыг велел о ней ни слова. Но жива, так мы думаем.

– Ага. А почему в габе так тихо?

– Остановлено всякое сообщение до особого решения габ-центра. К тому же двое суток назад хрясы всей расой ушли в медитацию. Еще общим решением системы людей временно отстранили от должностей. Пыры структурируются. Дрюккели заявили о частичной изоляции. – Яхгль тяжело вздохнула, устроила меня у стены и села рядом. – Я вижу поле силы, идяне умеют. Каждый имеет личное поле, но в то же время содержит ритм общей вибрации расы. Сейчас рассогласование вибраций огромно. Кажется, все так непримиримы… до прямой агрессии одно неосторожное движение.

– Кого бить будут? Козла отпущения или реального урода?

– Что?

Яхгль настороженно глянула на меня. Вероятно, она уже совсем не сомневалась, что я не подделка. С подделкой ей было проще.

– Когда чешутся кулаки, или находят того, кого не жалко и его долбят, чтобы спустить пар… показать крутость? Или уж стенка на стенку, по-взрослому и до победы. Но тогда требуется прищучить настоящего говнюка.

– Если я верно понимаю про козла и стенку, то грисхши и люди, вот две цели.

Я кивнула и прикрыла глаза. Ничего пока что не понимаю. Но план «А» по изоляции копии накрылся, как мне и говорил Макс. План «Б», более надежный, вроде тоже слился: вылеты из габа под запретом, наверняка. Ну дела-ить! Я прибавила к слову «ить» – и вспомнила важное.

– Тьюить, он цел?

– Один мозг в крошево, второй не инициируется без своей пары, – развела руками Яхгль. – Я идянка, медик, но ничего не могу исправить! Габарит начудил, мы не можем ни отключить, ни понять, что именно он делал и вредно это или наоборот.

– Васька? Он один умеет чудить по-настоящему.

– Саид называл его именем Вася. Габарит отключен. Необратимо, кажется. Значит, нам нечем инициировать восстановленный физически и совершенно пустой мозг габмурга, – Яхгль покосилась на меня. – Почему ты не веришь ни в одно мое слово, когда я говорю о плохом?

– Вообще не верю, когда о плохом. Приступ атипичности с ударом в оптимизм и отдачей на последние извилины. Так, Яхгль, мне нужна помощь. Выбора у меня нет. Значит, ты обречена стать сообщницей. Отсюда следует вот что… А что? Ага, а то: веди к Тьюитю.

Сказанное было глупостью редкой концентрации. Начнем с того, что я не встану. Продолжим тем, что верить мне никто не обязан. Добавим понятную габ-инструкцию: сообщник получит в условиях нынешнего военного времени по полной, когда все всплывет. Но я хотя бы попробовала.

– Сейчас ночь, перемещения ограниченны, – с оттенком отчаяния в слабом голосе, выдавила Яхгль. – Если бы ты была сафар Павр, который подал вчера прошение о церемонии в палате габмурга, то пожалуй…