Антуан Вильм - Коралловые четки

— Я очнулся в голубой комнате; там никого не было. Я стал бродить по большому дому, сошел вниз, обошел гостиные, столовую. Везде было пусто. Я слышал шум только в том направлении, где предполагал кухню. Я опять вернулся в голубую комнату и сел в кресло, в котором провел последние ночи. Я начал размышлять о моем странном сновидении, и размышления эти только усилили мое недоумение.

— Сообщите мне эти размышления, — попросил я Леира.

— Вот они. Я ощущал некоторую, очень приятную теплоту и испытывал то спокойствие, то благополучие, которое всегда чувствую около молодой девушки и Тени, столь на нее похожей, а также, хотя и в меньшей степени, от прикосновения к коралловым четкам. Не бывает состояния, когда бы мой ум был более ясен, мысли более отчетливы, память более тверда.

Я начал анализировать свои умственные способности: прежде всего память. Я без запинки ответил себе отрывки XI песни Одиссеи, которые заучил в классе риторики. Я был поражен аналогией между моим состоянием и состоянием теней, описанных Гомером. Я повторил слова, которыми Улисс обменивается со своей матерью: он пробует обнять ее, она же исчезает, как тень или как сновидение, и говорит ему, что «таково состояние умерших, когда их сила лишена мяса и костей, сожженных на погребальном костре, когда душа покинула их побелевшие кости; тогда душа порхает, как греза».

На этой мысли я остановился надолго: никогда я не находил столько истины и столько прелести в стихах старого греческого поэта. Потом я продолжал экзаменовать себя: попробовал вспомнить сложные химические формулы; они сами собой восставали в моей памяти. Окончив это, я захотел проанализировать свое положение.

В каком состоянии находился я?

По-видимому, в обыкновенном состоянии моего ума; мне только казалось, что я потерял свое материальное тело. Временно я оставил в стороне эту сторону вопроса, предоставляя себе позже разобрать ее. Итак, по моему рассуждению, я находился в полном обладании всеми моими способностями.

С 28 ноября я живу в мире фантастическом. Создан ли этот мир моей фантазией?

Сначала я должен был допустить, что не имею никакого средства убедиться в верности моих рассуждений. Если все это — только одна видимость, то и моя логика могла быть такой же. Я мог вообразить, что точно повторил стихи Гомера, что правильно вспомнил химические формулы: в действительности, все это могло мне присниться, и во сне я мог удовольствоваться знанием неполным или простым пустословием, чепухой, имеющей ценность только в сновидении.

Этот вывод не обескуражил меня. Если все это — мой сон, то он, действительно, необычен. Почти каждую ночь я прихожу в определенное место; я дошел до того, что знаю голубую комнату лучше собственной. Все подробности поразительны по реальности.

Не смея вам сказать об этом, я, однако, прочел все книги о сновидениях, какие только мог достать. Мне известны все характерные отличия сна от бодрствования: ослабление внимания, воли, суждения, способности абстрагировать; объективация умственных образов; нелогичное их ассоциирование; понижение самосознания. Я поочередно проверил перечисленное.

Внимание легко сосредоточивалось на любом предмете. Сам тот факт, что я занят был самоанализом, доказывал это. Воля не потерпела ни малейшего изменения, равно как и рассудок. Способен ли я абстрагировать? Я вспомнил о геометрических теоремах и умственно проделал доказательства трех случаев равенства треугольников, исполнив это без всякого затруднения. Потом я стал думать о различных предметах: о лошади, о собаке, о кошке; эти образы оставались субъективными и предо мной не появлялось ни одного из животных, вызванных моим воображением. Я попробовал увидеть крылатую лошадь, комбинировать самые неподходящие образы: но нелогичность их была мне очевидна; я ясно понимал и чувствовал активность моего самосознания. Итак, мое состояние не имело характера сновидения.

Да, повторял я, это — не сон; но все мои рассуждения могут быть ошибочными, все выводы могут быть иллюзорными, и я прекрасно могу не замечать этого.

Я встал и ощупал себя; я отчетливо чувствовал все давления, которые сам производил на своей руке; я дернул себя за усы и ощутил соответствующую боль. Таким образом, моя чувствительность сохранилась в сфере моего личного воздействия на самого себя. Я знал, что это же можно было сказать и о Тени: она казалась мне существом материальным.

Я припомнил восхитительную сцену, когда испытал прелесть ее доброты; тогда я почувствовал, как ее ручки отвели мои руки от лица; прикосновение ее пальчиков было вполне реально.

Совсем иное происходило по отношению к неодушевленным предметам. Я воспринимал только их форму и цвет; для меня они были невесомы.

Это обстоятельство показалось мне решающим. Я слишком привык рассматривать вещество, как нечто непроницаемое и прочное, чтобы не принимать за иллюзию всего, что противоречит этому понятию. Итак, размышления мои привели меня к тому выводу, что судьба посылает мне необычные сны; однако, удовлетворенным я себя не чувствовал и, против воли, все еще сомневался.

— Ну! — сказал я себе наконец и встал. — Вот сейчас пройду сквозь стену, среди камина в огне: если я — не жертва иллюзии, то не проникну сквозь стену и не перенесу огня. — Я нагнулся и положил руку на раскаленные уголья: ощутилась легкая, чуть заметная теплота.

— Сон! Сон! Иллюзия все это! — печально повторял я, выпрямляясь и сожалея, что прелестная «Тень», столь дорогая мне, была лишь обманчивой химерой.

Я бросил взгляд на стенные часы и невольно вскрикнул: к подставке был прислонен лист почтовой бумаги; то была изящная голубовато-серая бумага с переплетенными, светло-золотыми инициалами Л. Ф. Я с удивлением прочел следующие строки:

«Я ждала иллюзию вчера и третьего дня. Еду обедать к соседям и вернусь к одиннадцати часам. Люси».

Эта записка убедила меня в нереальности моих ощущений. Она была так заметна, что я не мог представить себе, как это я сразу не увидал ее; она слишком соответствовала моим тайным мыслям, и потому я решил, что ее создало мое собственное воображение. «Вот обычный ход возникновения снов! — подумал я. — Мне было неприятно отсутствие „Тени“ и я бессознательно подобрал объяснение этому отсутствию и приготовляю будущее появление моей незнакомки».

Немного спустя, я услышал отдаленный грохот. Он быстро приближался. Я услышал шум кареты, остановившийся у крыльца. До меня достигли звуки нескольких голосов; мне показалось, будто открылись и закрылись двери, будто зашуршала материя, и вскоре в комнату вошла хорошенькая молодая девушка. Она бросила быстрый взгляд вокруг себя, направилась к камину, взяла прочитанный мной листок и бросила его в огонь.