Антуан Вильм - Коралловые четки

Барон Франшар, правнук члена конвента, разговаривал точно герцог и пэр! Я был убежден, что он, попросту сказать, дошел до этого не сам. Здесь пахло отцом Фюрстером!

— Я не имею чести, подобно вам, барон, принадлежать к фамилии, прославившейся заслугами перед Францией, — произнося это, я имел серьезный вид, — но верьте, что я понимаю те неизбежности, на которые вы намекнули. Именно забота о них и руководит мною. Вы ошибаетесь относительно смысла моих речей. Они имеют двойную цель: первая — привлечь ваше внимание к необходимой осторожности, которой требует здоровье вашей дочери, а вторая касается единственно вашей семьи.

Я заметил, что Франшар не предвидел такого ответа. Облако тревоги нарушило торжественное выражение его лица.

— Предположим, что свадьба совершилась, — продолжал я. — Уверены ли вы, что болезнь m-lle Франшар не возобновится? Я имею в виду немедленные последствия свадьбы.

Я должен был дать это пояснение ради уверенности, что меня поняли; Франшар встревожился еще более; его большие глаза навыкате округлились, глядя на меня.

— Предположите, что во время событий, на которые я намекаю, произойдет нервный припадок; предположите, что m-lle Франшар впадет в каталептическое состояние, в котором я видел ее вчера; подумайте, что будет позван врач. Знаете ли вы, что он скажет молодому супругу?

Всякая торжественность исчезла с лица моего собеседника. Он не предвидел такого аргумента и не знал, что ответить. Может быть, он еще недостаточно ясно понимал, что я хотел сказать? Я счел себя обязанным дойти до конца.

— Врач скажет, барон, что m-lle Франшар страдает тяжелой формой истерии.

Это слово поразило моего хозяина. Оно вызвало в его уме не представление о многообразном неврозе, а то особое понятие, которое с ним связывает публика.

— Моя дочь! Истеричка! — пробормотал он.

— Это скажут почти все врачи. Мое личное мнение совершенно иное, барон; но в этом я являюсь пока исключением среди медицинского мира. Большинство из моих коллег скажет Делилю: «Ваша жена страдает сильной истерией». Некоторые из них посоветуют специальное лечение в психиатрической больнице.

Теперь в смущенных чертах барона Франшара выражался ужас. Я видел, что сказанного достаточно, и поднялся, прибавив в заключение:

— Врач, призванный просвещать тех, кто обращается к его знаниям, несет обязанности, часто тягостные. Я сейчас выполнил одну из них и прошу извинить мою необходимую откровенность. Знаю, что вы — человек осторожный и разумный. Достаточно направить на данный пункт ваше внимание, чтобы вы пришли к зрело обдуманному решению. Прощайте, барон; примите мою благодарность за оказанный мне любезный прием.

Но барон уж не хотел отпустить меня. Он тяжело вздохнул и сказал:

— Останьтесь еще на несколько минут, доктор. Вы меня очень напугали. Люси — истеричка! Какой скандал! Боже мой! Какой скандал!

— Я не сказал, что m-lle Франшар страдает истерией; правда, большая часть моих коллег поставила бы такой диагноз.

— Можно ли ее вылечить?

— Ее нечего лечить от болезни, которой у ней нет. Достаточно только не ставить ее в такое положение, которое неизбежно приведет к нервному припадку.

— Так вы уверены, доктор, что у нее будут новые припадки, если она выйдет замуж?

— Нет, сударь, я в этом не уверен. Я только считаю это весьма вероятным. Повторяю вам, ваша дочь чрезвычайно впечатлительна и чувствительна.

Франшар как будто успокоился.

— Нет ли какого-либо средства излечить эту чрезмерную впечатлительность?

— Никакого. Это — дело времени, физической гигиены, душевного покоя и материнства; но материнства желанного, а не навязанного. Бром и успокоительные могут подействовать лишь временно, и употребление их, в конце концов, ухудшило бы состояние вашей дочери вместо того, чтобы помочь. Подумайте обо всем, что я имел честь изложить вам, и позвольте проститься с вами.

Я предоставил Франшару раздумывать, а сам вернулся к доктору Дюссирону. Охоты к разговору у меня не было, и мой коллега, отпустив несколько дружеских шуток насчет моей молчаливости, не стал мешать моим размышлениям, как только увидел, что они серьезны.

— Прощайте, Эрто, — сказал он при расставании. — Вы подпали под обаяние Люси Франшар, и судьба этой девочки вас тревожит. Болван-отец принесет ее в жертву своим кумирам, будьте в этом уверены, и забудьте о ней. Мало ли что нам приходится видеть, — прибавил он со своей обычной философией.

Я не разделял его скептицизма. Я привязался к Леиру и действительно подпал под обаяние m-lle Франшар. Я хотел, чтобы они дали друг другу счастье и напрягал свой ум, отыскивая комбинацию, при которой стал бы возможным их союз.

Около полудня ко мне пришел господин Леир; я сообщил ему успокоительное известие; он был к нему подготовлен своим последним сновидением. Он так передал мне мой разговор с госпожой Франшар, как будто при нем присутствовал. Я, смеясь, упрекнул его в отсутствии полной откровенности, и ему пришлось признаться, что во время их «духовных свиданий», — употребляя выражение аббата Жога, — он сообщил m-lle Франшар о моем участии в их деле. Но визит его имел определенную цель. Он получил от господина Франшара письмо, в котором тот просил его вернуть найденные им четки, за что заранее благодарил его с преувеличенной вежливостью.

— Напишите Франшару, что вы отдали четки мне, — сказал я, — и дайте их мне: я беру на себя доставить их по принадлежности.

Леир, начинавший выказывать слепое ко мне доверие, тотчас же отдал мне коралловые четки. Я запаковал их и отправил аббату Жога, настоятельно прося его отдать их только самой m-lle Франшар.

Я постарался, насколько возможно, утешить Леира, который сильно приуныл.

— Надо быть бодрее, — говорил я. — Все пойдет хорошо. Я не вижу возможности избежать свадьбы m-lle Франшар с Делилем; мне хочется даже, чтобы эта свадьба состоялась скорее, так как я вижу в ней предварительное условие вашего будущего счастья. Предоставьте событиям идти своим путем. Я требую от вас только двух вещей: первая — усердно работать и сделать свое положение насколько возможно блестящим. Постарайтесь привести к удачному концу ваши изыскания относительно замены сернистой кислоты веществом эквивалентным, но более легко выделяемым; посмотрите, не может ли ваше знание химии помочь вам открыть производство, полезное для компании капиталистов, которая с вами уже советовалась. Сделайте что-нибудь выдающееся. Вторая вещь, которой я требую, — следующая: сообщайте мне подробно обо всех ваших сновидениях. Я говорю только о тех, которые этого стоят. Окажите мне одолжение: подробно записывать каждое утро сон предшествующей ночи. Впоследствии мне понадобится этот очень подробный отчет; я воспользуюсь им, чтобы постоять за вас. Ожидайте с надеждой дальнейших событий.