Антон Ульянский - Путь колеса [Роман]

Эварт мог прийти каждую минуту. Надо было приступать к разговору. Тарт пошевелился, чтобы дать о себе знать.

— Это ты, Эварт? — спросил Синтроп. — Отчего от сыра пахнет селедкой? Ты опять не мыл тарелок?

— Я не Эварт, — сказал Тарт. — Я другой человек. Я пришел по делу и нашел дверь открытой…

Синтроп, обнаружив около себя чужого человека, не скрыл неудовольствия. Он сердито вздохнул и опустил руку в карман.

— Я ничего не могу поделать с болваном, который оставляет двери открытыми, — сказал он, вертя в руках предмет, который он вынул из кармана. — Мой Эварт — безнадежный болван и переделывать его поздно. Но я могу проучить болванов, воображающих, что в квартиру слепого человека можно входить не постучавшись и расхаживать как у себя дома.

Тарт услышал треск, точно щелкнул тугой электрический выключатель, и почти сейчас же лицо Синтропа и стены комнаты начали мутнеть перед его глазами. Он протер глаза, с неприятным ощущением человека, у которого зрение шалит. Но предметы продолжали мутнеть. Чернота клубами расходилась в воздухе и закрывала их от него. Затем, в сомкнувшейся тьме, он перестал что-либо различать. Он видел только, что чернота продолжает сгущаться. У него было чувство, что он потерял зрение.

Голос Синтропа привел его в себя.

— Это мой единственный способ самозащиты, — сказал он. — Ничего особенного не случилось. Если вам известно мое имя, то вы слышали и о лампочке темноты. Сейчас вы видели ее в действии. Садитесь там, где стоите. Не удивляйтесь, если температура в комнате несколько подымется. Не думайте о бегстве. Если вы выскочите на свет, вы ослепнете. Посидим в темноте, подождем Эварта.

Тарт нащупал стул и сел. У него кружилась голова. Он понимал, что его зрение осталось при нем, но тоскливое чувство не проходило. Впервые его окружала темнота, до такой степени черная. Даже в Палермо, в крепостных галереях, памятных ему по недавнему побегу, в глухих боковых ходах, куда не проникал никакой свет, темнота не так страшила его, как в этой культурной комнате, где еще минуту назад было светло и солнце падало сквозь большие окна. Просветы окон, которые сначала висели во тьме бледными четырехугольниками, потускнели и слились с общим фоном. Тарт оглядывался кругом и не мог найти их.

Занятый своими ощущениями, он ее сразу заметил, что температура в комнате поднялась. Он почувствовал пот у себя на лбу, но приписал это своему волнению. Неожиданно резкая струйка тепла задела его лицо и рассеялась вокруг.

— Становится жарко, — сказал Синтроп. — Это значит, что комната достаточно затемнена. Сейчас я потушу лампочку.

Он еще раз щелкнул выключателем. Горячие струи в воздухе потеряли плотность, но темнота осталась прежней.

— Поговорим о деле, — сказал Синтроп. — Кто вы? Зачем вы ко мне пришли?

Тарт молчал. Ответ надо было еще придумать.

— Я агент компании «Стикс», — ответил он, когда молчание затянулось.

Ответ был жестоким, но он вводил разговор в колею. У него могло быть два продолжения. Или Синтроп останется спокойным и скажет: «Не знаю такой компании», и это будет значить, что реклама «Стикса» говорила не о нем. Или же он смутится и выдаст себя вопросами: «Почему вы приехали раньше времени? Я вас ждал только через неделю. Разве сроки передвинуты?»

Синтроп вздохнул после его слов, один раз, тяжело и с хрипом, но не стал задавать вопросов. Он долго молчал, и Тарт напрасно вслушивался в его дыхание: это была обычная одышка грузного человека.

— Вы самозванец, — сказал он потом с спокойным убеждением. — Сомнительная личность. Вы читаете рекламы и узнаете названия фирм. Но вы не знаете, как ими пользоваться. У меня есть дела с разными фирмами, но их доверенные, являясь ко мне, прежде всего говорят свой пароль. Это предосторожность слепого человека. Вы не догадываетесь о паролях. Кроме того, вы не умеете лгать. Челюсти скрипят у вас, когда вы лжете. Не раздражайте меня. Говорите прямо, в чем у вас дело. В двух словах и только правду. Если я услышу у вас фальшивую ноту, я дам контрсвет в комнату, и это отразится на вашем зрении.

— Я агент комитета колеса, — сказал Тарт покорно. — Я работаю в восточной Европе. Я ищу человека, который изобрел колесо. Я приехал к вам, потому что вы один из немногих, кому эта задача по силам.

Синтроп гулко рассмеялся.

— Ко мне уже приходили с этим делом, — сказал он почти добродушно. — И не только с этим. Народ шатается ко мне по всякому поводу. Если я изобрел лампочку темноты, то почему я не предсказал землетрясения в Итаке? Почему не выгнал саранчи из Канзаса? Они не понимают, что с меня вполне достаточно моей лампочки. Таким людям полезно побеседовать с Эвартом. Они приписывают мне слишком много гениальности. Эварт отказывает мне даже в той, какая у меня есть. С его точки зрения я только порчу предметы. Когда он увидел лампочку темноты в действии, он сказал: «Как же это вы так ухитрились испортить лампочку, что она не только не светит, но даже наоборот»…

— Итак, — сказал Тарт, — не вы пустили колесо?

— Не я.

— И у вас нет никаких догадок, кто бы это мог быть?

— Догадки есть. Я не был бы химиком, если б не строил по этому поводу догадок. Но конечно, это догадки слепого старика, без книг, без лаборатории, без свежей литературы. Мне даже казалось, что я знал этого человека. Лет шесть назад меня в этой комнате посетил один химик из Европы и высказал взгляды, которые сейчас отчасти осуществлены в колесе. Не стану называть его фамилии, а то вы полетите неведомо куда и будете надоедать ни в чем неповинному человеку. Потому что на самом деле это был не он. Он был слабоват для этого дела. Между тем изобретатель колеса заслуживает стоять рядом со мной и Роденом…

Входная дверь хлопнула. Вернулся Эварт.

— Опять эта темнота… — бормотал он, не входя в комнату. — Господин Синтроп, не пугайте людей. Из окон идет дым, а ничего не горит. Подождите, пока я одену очки.

— Захвати еще одну пару очков, — крикнул Синтроп. — Напротив меня на стуле сидит человек. Надень на него очки и выведи наружу. Пусть уходит вместе с очками. Это молодой человек. Будет жаль, если его зрение пострадает.

У Эварта, по-видимому, уже бывали дела с посетителями, сидящими в темноте. Он безошибочно нащупал Тарта, насадил на него очки и потянул за плечи к выходу. Его порывистая манера была бы обидной, если б в то же время он не давал Тарту дружелюбных советов, как защитить глаза при переходе на свет.

— Жмурьте глаза! — говорил он, подталкивая его к дверям. — Жмурьте глаза, чертов сын! Когда выйдете наружу, не сразу открывайте их. Не надейтесь на очки.

Он захлопнул дверь и оставил Тарта на лестнице. Тарт некоторое время стоял не двигаясь, с закрытыми глазами. Когда, понемногу раздвигая веки, он начал видеть предметы, он испытал глубокое облегчение. Втайне, все время, пока он сидел в темноте, его не оставляла мысль, что он потерял зрение.