Александр Лучанинов - Где они все? (СИ)

— А? — Саймон аккуратно приподнял рубашку заключенного и увидел то, что ни коим образом не укладывалось в его картину мира. При своем росте в метр восемьдесят, Пирс еще вчера должен был весить килограммов девяносто, но сейчас же не дотягивал и до шестидесяти.

Саймон выпрямился и озадачено почесал голову. «Не может ведь человек так быстро похудеть? — подумал он, — Ведь не может? Или это я неправильно помню… Надо бы сообщить Гранту, пусть поднимет его карту и посмотрит. Может он болячку какую подхватил заразную, или еще чего похуже?»

Санитар развернулся и побрел к выходу из палаты, не замечая самого главного, основного симптома болезни Джеральда Пирса. Если бы сейчас Саймон хоть немного повернул голову, то увидел бы, как на один короткий, но отчетливый миг, зрачки заключенного увеличились до невероятных размеров, полностью скрывая под собой белки глаз, а луч осеннего солнца, проникавший в помещение через зарешеченное окно, невероятным образом изогнулся, жадно всасываемый этими зрачками.

Явление это длилось всего секунду, и санитар не смог увидеть его, зато это получилось у сопалатника Пирса. Бун отчетливо разглядел и черные глаза, и изогнувшийся свет, но его мозг был настолько увлечен борьбой с действием препаратов, что он просто не обратил на странный феномен никакого внимания.

После устранения последствий потасовки в столовой, больничный день продолжил свой привычный и размеренный ритм. В обед Рита выдала заключенным очередную порцию препаратов, а затем их вывели во двор, на прогулку, всех кроме двух утренних бунтовщиков, они, по приказу Гамильтона были заперты в своей палате на сутки, подальше от возможных раздражителей. С точки зрения врачебной практики, возможно, это было верным решением, но если бы главврач знал, к чему приведет эта вынужденная изоляция, то, скорее всего, принял бы совсем другое решение.

Так или иначе, примерно в два часа пополудни Джеральд Пирс пришел в себя.

— Эй! — позвал он храпевшего на соседней койке Буна. — Псссс! Эй!! Проснись!

В ответ на настойчивые выкрики храп прекратился, и Оливер нехотя заворочался.

— Бун, вставай! Помоги мне!

— А? Что? — Оливер потер ладонями лицо и, разлепив не хотевшие открываться глаза, посмотрел на Пирса. — Ты чего орешь? Дай поспать.

Больничное успокоительное — коварная штука, сначала оно подавляет твое ретивое сознание и погружает в сон силой, но потом, когда его эффект немного ослабевает и ты уже в состоянии проснуться, тебе этого вовсе не хочется, ведь сон этот глубок и сладок.

— Помоги мне, Бун. Они ремень на груди сильно затянули, мешает дышать.

— Нифига, — отрезал Оливер. — Сам знаешь, я тебя сейчас отвяжу, они заметят это при первом же обходе и потом привяжут нас обоих.

— Да я не прошу меня развязывать, просто подойди и поправь его.

— Нет! — Бун демонстративно мотнул головой и отвернулся лицом к стене.

Но Пирс не унимался.

— Бун, мне больно дышать. Бун! Ты слышишь меня? Бун, я задыхаюсь! Бун! Бун! — он продолжал повторять снова и снова, пока терпение Оливера окончательно не лопнуло. Поняв, что поспать ему никто давать не собирается, он взвыл и уселся на краю кровати.

— Да затрахал ты меня уже! Что тебе нужно?!

— Ремень… — Пирс, глазами маленького ангелочка, посмотрел сначала на сопалатника, а затем на широкую ленту, прижимавшую его грудь к кровати.

— Я же сказал, что отвязывать не буду.

— Просто ослабь его. Совсем чуть-чуть, чтобы я мог дышать.

— И тогда ты заткнешься и дашь мне поспать? — Оливер подозревал, что выспаться ему уже не удастся, но спросить стоило.

— Да, конечно, — закивал Пирс. — Потом ты сможешь спать сколько захочешь, честно. Только подойди и поправь ремень.

— Ладно, — Бун встал и подошел к соседней койке, он всеми своими движениями выражал дикую неохоту делать то, что делает. Склонившись над связанным сопалатником, он протянул руки к его груди.

Джеральд Пирс ждал этого момента. С быстротой и ловкостью атакующей кобры, он выгнулся, раскрыл рот, а затем сомкнул челюсти на предплечье Буна.

— Ах ты… — Оливер рефлекторно попытался одернуть руку, но у него ничего не получилось, хватка Пирса была сильна, и он почувствовал, как зубы, прорываясь через кожу, входят в мясо. — Отпусти, мудак!

В ответ Пирс издал приглушенный рык и еще сильнее сжал челюсти.

Тогда, понимая, что словами вопрос решить не удастся, Бун засадил, жевавшему его, сопалатнику такую увесистую оплеуху, что треск от удара было слышно даже в коридоре.

— Ты чего, совсем двинулся, что ли? — ему удалось наконец высвободить руку и он с опаской отступил на шаг назад. — Какого хрена?

В ответ Пирс только широко улыбнулся, обнажив свои окровавленные зубы.

— Да ну тебя, — отмахнулся Бун. — Видать тебе сегодня башку окончательно выключило, — он сел на свою кровать и посмотрел на руку, оценивая повреждения. Рана оказалась не такой глубокой, как он ожидал. Пирсу удалось прокусить кожу, но не более того. В тюрьме он получал увечья и похуже.

— Попросишь у меня еще что-нибудь… — Оливер, сам того не заметив, почесал свежую ранку и, улегшись, отвернулся к стене.

Вечером в мужском крыле психиатрической больницы Бриджуотер произошел неприятный инцидент. Неприятным он был как минимум для двух людей, санитара Саймона Мэя, совершавшего вечерний обход, и заключенного Бритни, чье тело тот обнаружил в туалете.

Ровно в десять часов по всей больнице выключается свет, все больные в этот момент должны находиться в своих палатах. За соблюдением этого правила следили строго, ведь размеренный ритмичный распорядок дня положительно сказывался на психическом состоянии заключенных. Каждый раз, перед тем как свет выключат, два санитара совершали обход по всему крылу, чтобы убедиться, что все находятся на своих местах.

У Саймона был свой привычный маршрут, по которому он ходил вот уже четыре года. Сперва он проходил вдоль всех палат, но не заглядывал в них. Таким образом он давал заключенным понять, что скоро отбой, и пора в постель.

Далее Саймон шел по основному коридору, разделявшему все крыло надвое, через столовую с пунктом выдачи лекарств, затем мимо душевой, и заканчивал туалетами. Так он мог собрать всех, кто пытался спрятаться или забыл куда идти, в одну группку, а после, развести их по палатам, при этом сделав последний пересчет.

Этой ночью все привычные ритмы и маршруты были нарушены.

Бритни, беззубый чудной старикашка, любивший травить невероятные байки из своего бездомного прошлого, повесился в туалете на собственных штанах.

Первые пару секунд Саймон не мог понять, на что смотрит. В полумраке, подсвеченный лишь светом осенней луны, Бритни походил на какое-то приведение, зависшее в оконном проеме, но как только санитар щелкнул выключателем и лампы дневного света с тихим гудением зажглись, вся эта иллюзия тут же развеялась.