Роберт Силверберг - Тернии

Автомобильчик взлетел по пандусу, и они оказались внутри корабля. Крыша отщелкнулась. В салон просунул нос Барт Аудад.

— Как дела, голубки?

В ответ — ни слова, ни улыбки. Аудад обеспокоенно засуетился вокруг.

— Все в порядке, все хорошо? Как там с космической болезнью, Миннер, не укачивает? Ха-ха-ха!

— Ха, — отозвался Беррис.

Тут же был Николаиди с документами, буклетами, чековыми книжками. Данте водил по кругам ада один Вергилий, подумал Беррис, у меня же целых два проводника. Инфляция. Лона взяла Берриса под руку, и они направились в глубь корабля. Ее пальцы впились ему в локоть. Нервничает перед первым полетом, подумал Беррис, или весь этот помпезный круиз начинает действовать на нее совсем уж угнетающе.

Им предстоял совсем коротенький полет: восемь часов слабого, но непрерывного ускорения, 240000 миль. Когда-то космический паром одолевал этот же путь в два прыжка, с промежуточной остановкой на Орбитальном Пассаже, в 50000 миль над землей. Но десять лет назад Колесо взорвалось; это был один из редких крупномасштабных ляпов в эпоху всеобщей безопасности. Тысячи погибших; целый месяц осколки сыпались на землю; перекореженный остов, напоминающий обглоданный костяк великана, оставался на орбите, наверное, года три, прежде чем дошли руки убрать его с глаз долой.

Некая особа, которую Беррис любил, была на борту Колеса как раз тогда, когда то взорвалось. Там она с кем-то другим проводила медовый месяц: порхала среди игорных столов, упивалась сенсориями, вкушала изысканные яства в самых дорогих ресторанах, воплощая собой вечное сегодня, ощущение того, что завтра не наступит никогда. А завтра взяло и наступило.

Когда она объявила о разрыве, Беррису казалось, что ничего хуже с ним произойти больше не может до конца дней его. Романтическая фантазия зеленого юнца, потому что почти сразу после разрыва она погибла, и это было непредставимо хуже, чем сам разрыв. Теперь шансов вернуть ее не осталось даже чисто теоретических, и на какое-то время Беррис тоже превратился в мертвеца — если и шевелящегося, то чисто рефлекторно. А потом, что самое странное, боль пошла на убыль и в конце концов вовсе исчезла. Что может быть хуже, чем лишиться любимой? Уступить ее сначала счастливому сопернику, а потом смерти? Оказывается, может быть и хуже. Еще как может. Через десять лет Беррис лишился себя самого. Теперь ему казалось, что он знает окончательно и бесповоротно, на все сто процентов: хуже быть уже не может.

— Леди и джентльмены, добро пожаловать на борт «Аристарха-четыре». Капитан Виллепаризи желает вам приятного путешествия. Пожалуйста, не вставайте из компенсаторов, пока не закончится максимальное ускорение. Как только мы выйдем на орбиту, можете немного размяться и насладиться видом из космоса. Благодарю за внимание.

Кроме четырехсот пассажиров, корабль вез еще всевозможные грузы и почту. На периферии были оборудованы двадцать персональных кают — одна из них была заказана для Лоны с Беррисом. Простые смертные бок о бок теснились в общем салоне, вытягивая шеи, чтобы заглянуть в ближайший иллюминатор.

— Все, поехали, — негромко произнес Беррис.

Он ощутил, как реактивная струя из маршевых двигателей замолотила по земле многотонным кулаком, ощутил, как подключились ракетнце ускорители, ощутил, как корабль плавно поднялся в воздух. От неприятных побочных эффектов при взлете пассажиров оберегал тройной пояс гравитронов, но полностью убрать тяготение — то, что Чок с легкостью проделывал на своем кораблике — на такой громадине было невозможно.

Земля висела прямо за иллюминатором, напоминая перезрелую сливу, и уменьшалась на глазах. Тут Беррис обратил внимание, что Лона вовсе не смотрит в иллюминатор, а обеспокоенно вглядывается в его лицо.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась она.

— Прекрасно. Просто прекрасно.

— Мне кажется, ты нервничаешь.

— Это ускорение немного оттягивает кожу на лице. Ты что, думаешь, я боюсь улетать с Земли?

— Но… — неуверенное пожатие плечами, — это же твой первый полет после… после Манипула, разве не так?

— Здрас-сте! А когда Чок показывал нам Китайскую Стену?

— Не считается. Тогда был субатмосферный полет.

— Ты что, думаешь, у меня кровь в жилах стынет при одной мысли о космосе? Ты думаешь, мне должно казаться, что этот паромчик превратится в экспресс и помчит нас прямо на Манипул?

— Я такого не говорила.

— Да? Я же сказал, что со мной все в порядке. А ты уже вообразила себе черт знает что…

— Миннер, прекрати.

Глаза ее потускнели. Слова прозвучали резко, четко и зазвенели в кондиционированном воздухе, словно высеченные из тонкого льда, цепляясь друг за друга острыми зазубренными гранями. Беррис расправил плечи, откинулся на спинку компенсатора и попытался выпрямить свившиеся в спираль коротенькие щупальца за мизинцами. Ну это надо же — стоило ему немного успокоиться, как она тут же решила потренировать на нем свои материнские чувства. Можно подумать, он калика убогий! Тоже мне, повод для волнения! Да он взлетал и садился, когда ее еще на свете не было! Тогда чего он так испугался? Почему ее слова так легко вывели его из равновесия?

Ссора утихла так же внезапно, как и возникла — словно обрезали магнитофонную ленту; но остались разлохмаченные края.

— Лона, смотри, какой вид, — как можно мягче произнес он. — Помнится, ты очень хотела увидеть Землю из космоса…

Планета была уже далеко, но еще различались очертания материков. Прямо к ним в иллюминатор, отражая ослепительный блеск солнца, заглядывало западное полушарие. От Антарктиды, где они были всего несколько часов назад, виднелся только длинный белый палец, протянутый к мысу Горн.

Стараясь не напоминать школьный учебник астрономии, Беррис показал Лоне, как получается, что Солнце обогревает Землю неравномерно, оказывая в это время года гораздо большее внимание югу, чем северу. Беррис рассказывал об эклиптике и ее плоскости, о том, за какие эффекты отвечает вращение Земли вокруг оси, за какие — вокруг Солнца; наконец, о том, как меняются времена года. Лона слушала с очень серьезным, если не сказать мрачным выражением лица, часто кивая, вставляя в паузы междометия. Похоже, мелькнуло у него подозрение, она так ничего и не понимает. Но на этот раз он готов был удовольствоваться хотя бы иллюзией понимания, а иллюзию Лона убедительно изображала.

Они вышли из каюты и отправились осматривать корабль. Они увидели Землю в самых разных ракурсах. Они выпили по коктейлю. Слегка перекусили. Со своего места в бизнес-классе им помахал рукой Аудад. На них неустанно пялились.

Вернувшись в каюту, они прилегли отдохнуть.

Мистический момент, когда для челнока лунное притяжение становится сильнее земного, они проспали. Беррис проснулся, как от толчка, сел в кровати и, мигая, уставился в темноту. Ему показалось, что он видит выплывающий из черноты обугленный остов Колеса. Нет, нет; невозможно. Но он действительно видел это — десять лет назад. Поговаривали, что некоторые тела, высыпавшиеся из Колеса, как горошины из лопнувшего стручка, так и остались в космосе, двигаясь вокруг Солнца по размашистым параболам. Насколько было известно Беррису, за все годы никто так и не встретился с подобным скитальцем; большая часть трупов — наверное, почти все — были подобраны кораблями ремонтников и доставлены на Землю для захоронения, а остальные, хотелось бы верить, удостоились чести величайшего погребального обряда на Солнце. До сих пор иногда Беррису являлось кошмарное видение: он пролетает на корабле там, где когда-то вращалось вокруг Земли Колесо, а из черноты на него наплывает Ее искаженное лицо.