Роза Сергазиева - 2012. Точка возврата

— Но…но я такого эпизода не помню, — часто дыша, с трудом выдавила из себя Лиля. — Да, справа… справа несомненно я.

— А слева — я, — пододвинулся ближе Егор, чтобы смотреть на снимок под тем же углом, что и собеседница. — И я тебя обнимаю.

— Но в центре разве Антон?, — засомневалась Лиля. — Конечно, очень похож на Антошку, но это чужой мальчик.

— Нет, это наш с тобой ребенок, — мягко, но настойчиво повторил Лукошкин, — только в другой, предыдущей жизни.

Лиля как-то неуклюже водила пальцем по фотографии и вдруг… напряглась. Что-то ее насторожило, зацепила какая-то деталь. Женщина указала в нижний, с белой наискосок вмятиной, угол снимка:

— Вот! Видишь?!, — едва не закричала Лиля.

— Что вижу?, — Егор повернул картинку к себе.

— Дата!, — торжествующе произнесла Лиля. — Не правильная!

— Что не так с датой?, — не понимая, насупился Лукошкин.

— Две тысячи третий год!— буквально по буквам, выделяя каждое слово, произнесла Лиля.

— Да, две тысячи третий, — пожал плечами Егор. — И что тут странного?

— Но сейчас, — ехидно заметила Лиля, — две тысячи второй! Того, что изображено на снимке, еще не случилось.

— В этой жизни да, пока не произошло, — стал объяснять Лукошкин, — но в предыдущей — было.

— Наберись смелости и признайся, что просто сляпал на компьютере коллаж, — усмехнулась Лиля и оттолкнула фотографию. Легкий прямоугольник, ощутив себя бумажным журавликом, свободно спикировал под стол. — Делал впопыхах, небрежно, даже на дату не обратил внимание.

— Никакие коллажи я не лепил, — процедил сквозь зубы Егор и, опустился на колени, чтобы подобрать дорогую для него фотографию — единственную ниточку, связывающую с прошлой жизнью.

Лиля обвинила его во лжи? Но ведь он не врал!

— Ты — смешон!, — крикнула Лиля и закинула на плечо сумку. Ей давно пора уйти отсюда. — Клоун!

— Лиля!, — неожиданно раздался рядом голос Вадима. — Зашел в издательство, но мне сказали, что ты еще не вернулась с обеда. Что стряслось?

Егор спрятал непослушную фотографию в карман и разогнулся.

— Лукошкин!, — воскликнул Вадим. — Как тебя сюда занесло?

— Егор, твой друг, — с презрением Лиля ткнула Вадима в грудь, — утверждает, что мы с ним женаты.

— Были женаты, — откликнулся Лукошкин, отряхивая испачкавшиеся джинсы.

— Хорошо, были, — зло сверкнула глазами Лиля. — Хотя, данное уточнение не слишком меняет смысл его безумной лжи.

Вадим вопросительно посмотрел на Егора.

— Поступим так, — Лиля подвела итог неприятному разговору, — я ухожу, а вы разбирайтесь сами.

И, развернувшись к мужчинам спиной, твердым шагом направилась к двери.

Егор упал на стул и прижал ладони к глазам. Еще в детстве он изобрел собственный способ прятаться от неприятностей: исчезнуть в темноте. Если папа грозил ремнем за двойку по арифметике, а мама вот-вот должна была догадаться, кто разбил любимый фарфоровый чайник в красных кружочках, мальчик забирался в широкий трехстворчатый шифоньер и захлопывал дверцу. Искусственно созданная темнота отгораживала Егора от окружающего мира и сглаживала проблемы.

Но сейчас спасительная чернота не успокаивала. "Ты — смешон!" — звенел в голове голос Лили. "Клоун!" — грубо сколоченные слова с силой долбили по вискам. До боли. До слез. Пальцы намокли. Неужели он плачет?

Егор опустил руки: он уже давно не ребенок, и темнота утратила свою защитную способность.

Только сейчас Лукошкин обнаружил, что Нелюбин не ушел вслед за Лилей, а сидит напротив.

— Что между вами произошло?, — Вадим решил, что пора прервать затянувшееся молчание.

— Я хочу ее вернуть, — честно признался Егор.

— Вернуть? Ну, знаешь!, — Вадим возмущенно развел руками. — Бессмыслица какая-то. Разве Лиля была когда-нибудь твоей?

Лукошкин, глядя на озадаченного Вадима, задумался: озвучить еще раз историю про повторяющиеся 20 лет и сыворотку памяти? Ошарашить друга сообщением, что Нелюбин в другой жизни искренне любил Ирму и шиковал на деньги ее богатенького папочки? Вадим расхохочется в лицо и, сочтя Егора в лучшем случае чудаком, постарается в дальнейшем поменьше общаться со съехавшим с катушек однокурсником.

— Видимо, потеряв точку опоры после развода, ты долго копался в старых переживаниях и обнаружил забытый объект, — Вадим по-своему объяснил душевные терзания Егора. — Кстати, десять лет меня мучает одна загадка. Может, просветишь, наконец? Я же видел, какими влюбленными глазами ты смотрел тогда в клубе на Лилю. Протанцевал с ней всю ночь. Но провожать, выхватив у меня деньги, вызвался Волкову. Почему?

— Это трудно объяснить, — а что еще он мог ответить другу? Что размечтался о лучшем будущем, в итоге оказавшимся призрачным?

— По идее, — усмехнулся Вадим, — я обязан съездить тебе по физиономии, или, как в старину, вызвать на дуэль. Все-таки ты приставал к моей жене. Но, знаешь, не буду. -

"А зря, — мысленно перебил друга Лукошкин. — Может быть, тогда мне стало бы легче? Может быть, именно этого я и заслуживаю?". — По сути, должен тебя еще и благодарить: не возьмись ты подвезти Ирму, я не отправился бы провожать Лилю. Не влюбился бы в нее, не женился бы на ней. И не было бы у меня сегодня такой замечательной семьи.

Нелюбин подхватил журнал, забытый женой. И, прощаясь, положил руку на плечо друга ( отныне бывшего? ):

— Лиля — моя жена. Мы любим друг друга. Смирись с этим! Оставь прошлое в прошлом, начни жить настоящим.

Егор автоматически проследил за Вадимом: Нелюбин толкнул дверь, и, ступив на улицу, тут же повернул к соседнему зданию. Наверняка, догадался Егор, торопится к Лиле. Успокоить, обнять и поцеловать. Совершить то, что Лукошкину не доступно. И в этом виноват только он сам.

На столе перед Егором скучала чашка с остывшим кофе. Молочная пенка безнадежно осела и плавала клочьями по поверхности коричневой жидкости. Недавний шедевр, созданный кофейным автоматом, превратился в неаппетитную бурду. Так же было и на душе Егора: муторно, горько, тоскливо. И одиноко.

Вадим посоветовал забыть об утраченном и жить дальше. Но разве Лукошкин способен прорываться в одиночку? Поставить крест на вернувшихся чувствах? Увериться, что счастье и любовь — удел других? Но чем Егор хуже остальных? Ему требуется хотя бы призрачная точка опоры, но за что зацепиться?

И когда вопросов, как сейчас, становится неизмеримо больше, чем ответов на них, есть ли вообще смысл в дальнейшем существовании? Еще один вопрос…

И ВСЕ ЖЕ он придумал способ существовать дальше. Вероятно, на чей-то взгляд, слишком суровый, но для разобранного на отдельные части человека ( именно так он себя ощущал ) вполне сносный. Егор, словно моллюск, втиснувшийся в раковину, спрятался от людей. От их любопытных расспросов, назойливого сочувствия, показной жалости, неискренней похвалы. Категорически запретил себе думать о Лиле или Антошке. Что днем почти удавалось, но сны человеку не подчиняются. И поэтому он кричал по ночам, вынужденный метаться в лабиринтах знакомых образов. Просыпался не просто опустошенным, а до дна выпотрошенным, и долго потом собирался с мыслями, чтобы вернуться в реальность.