Кристи Голден - Assassin's Creed. Ересь

На экране вновь возникло лицо Жанны – и сердце Саймона вспыхнуло радостью вперемешку с горем – с широко распахнутыми синими глазами. Мешочек на шее слегка качнулся вперед, когда она нагнулась к мечу и вытащила его из бархатных ножен. Частица Эдема засветилась золотистым светом.

Саймон испытал удовлетворение, когда его товарищи удивленно ахнули, когда Жанна обхватила рукоятку меча. Золотое свечение резко усилилось, свидетельствуя о мощи древних технологий.

«Отец Небесный», – прошептала Жанна и подняла меч высоко над головой. Ее лицо сияло, и меч сиял в ореоле тончайших пульсирующих молний.

– Сейчас вы можете сказать, что меч в активном состоянии. Но вы не можете сказать, что в этот момент чувствовал Габриэль, – сказал Саймон. – А он полнился радостью и глубинным покоем… – Профессор нахмурился, осознавая, что не может адекватно описать состояние юноши. – Габриэль понимал, что бояться нечего, что никто не пострадает. Больше нет места жестокости и злости. Когда Жанна поднимала меч над головой, воцарялись мир и покой.

– Для тамплиеров? – уточнила Инглэнд.

– Для всех и каждого.

На экране отобразился монтаж сцен, где Жанна была с «активным» мечом: он высоко поднят, она сражается, используя оружие только плашмя, защищает себя его сиянием, раскалывает меч противника на мелкие кусочки.

– Феноменально, – оценил Берг. На его лице отразились смешанные чувства – он не верил своим глазам и в то же время испытывал какую-то странную… ностальгию – более подходящего слова было не подобрать. Агнета Рейдер, подперев лицо руками, восхищенно наблюдала за Жанной с мечом Эдема в действии.

– Жермен ничего подобного нам не демонстрировал, – констатировал Альваро Граматика.

– Не демонстрировал, – подтвердил Саймон. – И это тоже запомните.

На экране возникла другая сцена: Габриэль Лаксарт в руанской таверне. Саймон помнил, какой злой он был в тот момент. Парень пришел туда убить, но в конце концов то, что он увидел, вызвало у него такое отвращение, что он решил – пусть пьяный негодяй живет.

– Жоффруа Тераж, – мрачно сообщил Саймон. – Предок вашего предшественника, Дэвид, – Уоррена Видика.

Тераж имел вид самого настоящего, внушающего ужас палача. Ростом почти два метра – в Средневековье просто великан, – широкоплечий и крепкий, с черными волосами и такой же черной бородой. В таверне он сидел на лавке, сгорбившись над кружкой эля, глаза выпученные, красные, напротив – мужчина, возрастом старше его, одетый побогаче, с лицом мятым и серым от ужаса, слушает рассказ палача.

«На протяжении четверти века я занимался своим ремеслом, – пьяно бормотал Тераж. – Я видел, как они плакали и молили о пощаде, рычали от злости и на чем свет стоит поносили самих себя, молились Богу и проклинали Его. Но эта…»

Тераж надолго приложился к кружке, пока за ним наблюдал парень, который сидел за соседним столом, намереваясь убить великана.

«Убивать – моя работа. Я убивал и никогда не задумывался об этом. Но за нее я буду гореть в аду. Я убил святую, и Бог видел это. – Огромное тело Теража тряслось от рыданий. – Ее сердце… мы его трижды пытались сжечь. Черт дери, трижды! И масло лил, и серу, и уголь подкладывал. А оно все не горело. – Дрожащей рукой он провел по лицу. – В конце концов я положил его в мешок и бросил в Сену».

«Мы сожгли святую, – пробормотал его собеседник. – Спаси и помилуй Господи наши души».

– То, что ее сердце не сгорело, одна из легенд, которые сложились вокруг легендарной Девы, – сказал Саймон. – Но, судя по этому эпизоду, одна из них вовсе не вымысел. Это слова человека, который трижды пытался сжечь ее сердце.

– Тераж изрядно выпил, – пренебрежительно бросила Инглэнд, – и это пьяный бред.

– Именно так мы, тамплиеры, говорим, когда простые люди сталкиваются с чем-то необъяснимым, не так ли? – парировал Хэтэуэй. – Но прошу, запомните этот момент. Он крайне важен.

На экране уже отображалась другая сцена.

– Сейчас вы уже без труда узнаете Габриэля. А этот элегантный мужчина, с которым он разговаривает, – герцог Алансонский, в исторических документах из всех принцев крови он фигурирует как самый верный сторонник Жанны. Однако в исторических документах не зафиксирован тот факт, что герцог Алансонский, как и Габриэль, прошел подготовку, чтобы стать ассасином. Герцог на протяжении всей жизни оставался другом Карла Седьмого. И вот вопрос: почему этот человек восемь лет спустя после смерти Жанны д’Арк принял участие в восстании против своего короля? Почему он стал членом ордена Золотого руна? Этот орден был основан Филиппом Бургундским – тамплиером.

– Поменял свои взгляды, – одобрительно проворчал Стернс.

– Да, – подтвердил Саймон, – и историки в течение столетий гадали, почему он это сделал. Мы же теперь знаем причину наверняка.

– Тамплиер? – с ужасом выдохнул Габриэль.

Саймон помнил, что герцог Алансонский казался Лаксарту старым, умудренным жизненным опытом, но и сам Габриэль уже не был юнцом.

– Ассасины могли спасти Жанну в любой момент, – с горечью произнес герцог. – Но они приняли решение этого не делать. Сколько бы я ни давил на де Меца и Иоланду, они отказывались и не объясняли причины.

– «Я боюсь только одного – предательства», – однажды призналась мне Жанна.

Герцог печально посмотрел на возмужавшего Габриэля:

– Я должен кое-что сказать тебе. Возможно, ты в это не поверишь, но знай: герцог Бургундский никогда не хотел смерти Жанны, тем паче никогда не приказывал казнить ее.

Габриэль, не принимая такого заявления, усмехнулся, выражая и раздражение, и обиду. Герцог Алансонский примирительно поднял руку:

– Пожалуйста, мой старый друг, выслушай меня. Конечно, герцог Бургундский хотел остановить Жанну. Ее действия были серьезной угрозой планам тамплиеров. Они не рассчитывали, что появится такая удивительная девушка, да еще и завладеет мечом Эдема. И взял ее в плен именно приближенный Филиппа Бургундского – Жан Люксембургский, герцог Линьи. Ты помнишь, как долго он ее у себя держал?

– Несколько месяцев, – сказал Габриэль и, помедлив, нехотя добавил: – С ней хорошо обращались. Но потом он продал ее англичанам!

– Тамплиеры преследовали цель дискредитировать Карла, – сказал герцог Алансонский. – Имя Жанны было неразрывно с ним связано. И если ее объявить еретичкой, это черной тенью ложилось на репутацию короля. По этой причине тамплиеры – бургундцы и англичане – решили обвинить ее в ереси.

– Суд, – зло усмехнулся Габриэль, – с заведомо предрешенным исходом.

– Да, ты прав, – подтвердил герцог, – судебный процесс, ее изобличение и признание виновной, шанс раскаяться и выйти на свободу через три, может быть, четыре года. Таков был изначальный план. Габриэль… все, что они хотели сделать, что им нужно было сделать, – это ослабить ее авторитет и влияние. Карл к этому моменту уже повернулся к Жанне спиной, со временем и народ сделал бы то же самое. – С нежностью в голосе он продолжал: – И она бы вернулась в Домреми. Вышла бы замуж. Нарожала детишек. Таков был план.