Анна Семироль - Азиль

Семья. Она уже воспринимает бестолкового Жиля как часть семьи. Прижился мальчишка. Его присутствие в семье ненавязчиво, чаще даже приятно. Он и помолчать умеет, и шутку ввернуть вовремя. Никому не мешает: посидит в кругу семьи и уходит в отведённый ему угол в комнате Макото, а утром чуть свет тихонечко идёт на работу. Ещё бы приучить его к гигиене и отбить тягу воровать у других всё, что плохо лежит… В доме Дарэ Ка ничего не пропадало, но в дом Жиль чего только не приносит. В основном еду, иногда яркие безделушки, какие-то бусины, заколки, пластиковые контейнеры. Всё отдаёт в хозяйство, ничего себе не оставляет. Макото неоднократно мягко отчитывал его за присвоение чужого — но, похоже, у парнишки это в крови. Акеми с ним не церемонится: видит, что приволок чужое — по шее. Жиль никогда не обижается. Понимает, что заслуженно получает.

«Будем теперь втроём, — думает Акеми, считая шаги по запылённому тротуару. — Надо привыкать»

Подходя к дому, она замечает отца. Макото в зелёной спецовке работника водоочистной станции стоит у входа в подъезд. Издалека отец кажется Акеми маленьким и потерянным.

— Ото-сан! — окликает она его, приблизившись. — Ты чего тут?

— Я только вернулся. Решил постоять и подождать тебя, — вежливо улыбается Макото, но по его глазам понятно: он тоже не хочет возвращаться домой, где нет Кейко.

Они поднимаются на последний этаж, открывают дверь… и оба застывают на пороге.

Кейко Дарэ Ка в простеньком домашнем платье-кимоно сидит на кухонном подоконнике.

— Кей-тян! — первым восклицает Макото. — Ты дома! Я очень рад тебе, дочка.

Девушка складывает ладони в приветственном жесте, молча кланяется отцу и сестре. «Что-то не так», — отчётливо понимает Акеми, и тревога медленно наполняет её душу. Чем дольше она вглядывается в безмятежное лицо сестры, тем беспокойнее становится самой. Акеми кладёт пакет с покупками на стол, приближается к сестре, бережно касается сложенных на коленях маленьких ладоней. Руки Кейко холодные, несмотря на жару и духоту в квартирке под самой крышей.

— Я тебя люблю, имо то [10] Имо то (имото) — младшая сестра по-японски. , — произносит Акеми.

— Анэ [11] Анэ — старшая сестра по-японски. … Он не пришёл, — едва слышно шепчет Кейко.

Акеми обнимает сестру, прижимает её к себе, и слушает, как бьётся её сердце — слишком спокойно, слишком размеренно. Ох, Кейко-звёздочка, как же некстати вспоминается утренний разговор с Сорси!.. Нет, это просто совпадение. Гуляка Ники действительно забыл. Забыл, струсил, напился и проспал. Да. Вот так и есть.

Бегут минуты, сёстры сидят на подоконнике, обнявшись. Акеми поглаживает распущенные волосы Кейко, убаюкивает её. Макото сидит перед низким столиком, закрыв глаза. Тишина в квартире звенит, как натянутая бечева. За окном понемногу темнеет.

Входная дверь открывается так тихо, что возвращения Жиля никто не слышит. Только когда он окликает каждого члена семьи Дарэ Ка по имени, его наконец замечают. Жиль включает свет в прихожей, и Акеми вздрагивает, едва взглянув ему в лицо. И понимает, что за слова сейчас прозвучат.

Мальчишка опирается спиной на обшарпанную стену в коридоре, хватает воздух ртом и всё никак не может сказать.

— Молчи! — умоляет Акеми, прижимая к себе Кейко, словно пытаясь спрятать. — Не надо! Не говори сейчас! Нет!

Жиль коротко выдыхает, но сказанное тонет в звенящем крике Акеми. Единственное слово — последнее — отчётливо слышат все:

— …убит.

Два дня спустя тело Доминика Каро перевозят в крематорий одиннадцатого сектора. Пока Сорси провожает в траурный зал двоих полицейских с крытыми носилками, Акеми получает краткие наставления от немолодого комиссара:

— Родственники приедут попрощаться через полтора часа. Отнестись как положено, погибший паренёк — брат одного из Советников.

— Знаю, — тихо вздыхает Акеми.

— Если мне доложат, что ты или эта рыжая оторва сделали хоть что-то не по высшему классу — обеих на спецработы отправлю.

— Месье комиссар, — говорит Акеми, сложив руки на белом переднике форменного платья. — Это траурный зал крематория. Что здесь может пойти не так? Мы с Сорси — не более чем функции. Думаете, хоть кто-то из родственников умерших нас замечает?

— Я предупредил! — строго хмурит брови комиссар.

Акеми молча кивает и бредёт в подсобку за ведром и половой тряпкой. Это уже привычка: хочешь избежать ненужных разговоров — мой полы. Сегодня Акеми хочется мыть полы подальше отсюда в ближайшие два-три часа.

— Говорят, этот парень с кем-то из ваших, косых, встречался, — снова подаёт голос комиссар.

— Да пусть говорят, — пыхтит девушка, не отрываясь от шарканья тряпкой по полу.

Дешёвый, но новенький и отлично начищенный ботинок наступает на тряпку совсем рядом с рукой Акеми. Она поднимает голову, стараясь смотреть равнодушно. Комиссар внимательно изучает её лицо и чего-то ждёт.

— Ногу уберите, — вздыхает Акеми. — Тут должно быть чисто.

— Вы же все друг друга знаете, не так ли?

Девушка вытаскивает тряпку из-под ботинка, швыряет в ведро. Удовлетворённо отмечает, что брызги попали на брюки комиссара.

— Не так.

— Ну не верю. Если даже я знаю, что в этом секторе выходцев из Японии и Китая всего пять семей…

— Это не значит, что мы все общаемся, — отрезает Акеми.

От продолжения разговора её спасают вернувшиеся полицейские. Комиссар указывает им кивком на выход, награждает Акеми долгим пристальным взглядом. Девушка давит раздражённый вздох, отворачивается и продолжает возить тряпкой по чёрно-белым плитам пола. Она напряжённо вслушивается в звук удаляющихся шагов, замирает, сидя на корточках; и только когда снаружи стихает шорох колёс электромобиля, Акеми оставляет тряпку в покое. Уходит в подсобку, тщательно моет руки, стараясь не намочить засученные рукава, а когда возвращается, обнаруживает в комнате перед траурным залом Кейко.

Младшая сестра стоит, прислонившись к стене у входной двери, и тяжело дышит. На раскрасневшихся, покрытых пылью щеках пролегли дорожки от слёз, но глаза у Кейко сухие. Она ловит удивлённый взгляд Акеми и коротко выдыхает:

— Жиль сказал.

Акеми приносит из подсобки кружку воды, протягивает сестре:

— Попей. Потом пойди умойся. Умывальник у нас вон там.

Кейко делает несколько глотков, возвращает кружку. Медленно обводит взглядом комнату, задерживаясь на стоящих вдоль стен скамейках и вешалке для одежды, и робко смотрит на приоткрытые двери траурного зала. Акеми снова мучает желание закрыть сестру собой.

— Ну зачем ты пришла? — с мольбой спрашивает она. — Мученица…

— Кто-нибудь ещё пришёл его проводить? — не сводя глаз с дверей, откликается Кейко.