Анна Семироль - Азиль

— Семья должна приехать через час. Тебя с работы не уволят?

— Я три ночные отработаю. Хозяин отпустил.

— Кей-тян, я прошу: попрощайся и уходи. Полицай тобой интересовался…

— Пусть, — перебивает Кейко. — Это только моё, анэ. Моё и его. Я пройду?

Акеми кивает и добавляет:

— Там Сорси.

— Попроси её нас оставить, пожалуйста.

Стараясь не смотреть на тело, обёрнутое белой материей, Акеми заходит в траурный зал. Сорси хлопочет, расправляя складки ткани и раскладывая цветы, что-то умиротворённо напевает. Потом берёт с подоконника банку с ароматизированной водой и брызгает ею вокруг постамента. В воздухе разливается проклятый запах лилий.

— Сорси, — окликает рыжую Акеми. — Там пришла моя сестра. Позволь ей побыть тут, пока не приехали родственники.

— Ей-то зачем? — автоматически откликается Сорси — но мгновение спустя таращится на Акеми изумлёнными глазами: — Так она это… Он её парнем был, да? И у них свадьба… о-ля-ля… Всё, ухожу-ухожу.

Обе покидают траурный зал. Встретившись с Кейко в дверях, Сорси разглядывает её с нескрываемым любопытством, и Акеми приходится шикнуть.

— А что я? Я ничего! — вскидывается рыжая. И тихо добавляет: — Красивые. И он, и она. Мне очень жаль, Акеми.

«А мне не жаль! Он свою жизнь потерял и ей жизнь испоганил. И исправить ничего уже нельзя», — хочет ответить та — но стискивает зубы и молчит.

— Выйдем отсюда. Я курить хочу страшно, — и Сорси уводит Акеми туда, куда не долетает аромат мёртвых цветов.

Они сидят на щербатых ступенях крыльца. Сорси курит вторую сигарету подряд, Акеми смотрит вверх. В вышине просматриваются перекрытия, соединяющие между собой части полусферы Купола. Они придают ему сходство с перевёрнутой грязно-белой чашкой, покрытой изнутри сеткой трещин. Невольно вспоминается детская страшилка, что по ночам Купол тихо звенит, потому что души умерших не могут вылететь из-под него и бьются, ища выход.

Есть ли душа у тех, кто рождён в машине, а не пришёл в мир из материнского чрева? Акеми привычнее думать, что нет. Тогда как может такое существо любить? И как можно любить того, кто холоден и лишён чувств уже с рождения? Акеми прислушивается, и сердце её сжимается от тоски: Кейко поёт колыбельную, которую пела им мама. Ему уже всё равно, думает Акеми, но если бы он был жив, смог бы он почувствовать, сколько тепла и любви несёт в себе эта песня?

— Я уверена: смог бы, — отзывается Сорси.

— Я вслух, что ли? — вздрагивает Акеми.

— Угу.

Рыжая щелчком откидывает окурок в сторону, садится к напарнице ближе. Трёт бритые татуированные виски.

— Я вдруг поняла, что я его помню, — вздыхает Сорси. — Он раньше часто в клубе ошивался. Девки его обожали. Милый мальчик, без понтов и высокомерия. Потанцевать любил, никогда не скупился на угощение. Если подруги не врали, в постели просто прелесть. Он многим нравился. Но выбрал почему-то твою сестру. Где эта тихоня его подцепила?

Акеми старательно гонит воспоминание, как плакала Кей-тян, когда она выставила парня прочь из их дома. И волей-неволей обращается к тому, что сказал тогда Ники Каро с изрядной долей горечи: «Я-то как раз рождён матерью. По недосмотру». Выходит, и среди элитариев люди есть?..

Тычок локтем в бок отвлекает Акеми от воспоминаний.

— Они в прачечной познакомились. Кейко стирала нашу одежду, а он на себя что-то вонючее пролил, — отвечает она.

— О-ля-ля! «Мама, папа, я встретила парня, он так вонял!» — смеётся Сорси.

Акеми грустно улыбается. Да, примерно так оно и было. Все тогда посмеялись и забыли, но неделю спустя этот парень встретил Кейко у дома, подарил виноградную гроздь… и всё завертелось.

— Сорси… Кто мог его убить? За что?

Рыжая пожимает острыми плечами.

— Вряд ли кто-то из клуба. И вообще из наших. У него были хорошие отношения с дядей, об этом все знали. Не тронули бы. Да и повода я не вижу. Он с картёжниками иногда тусовался, но там все знали, что он под защитой Сириля. Даже если бы сильно задолжал… не, ерунда. У сестры не было поклонников? Ну, типа ревность и прочая фигня?

— Не было.

— Может, кого из клубных девок обрюхатил, а её хахаль и… — Сорси выразительно проводит ногтем поперёк горла.

— Бред. Убить человека проще, чем сделать аборт?

— Верно, — вздыхает Сорси. И обе умолкают надолго, каждая погружённая в свои мысли.

За три минуты до назначенной церемонии кремации перед крыльцом останавливаются два тёмно-синих электромобиля. Из первого выходит пожилая чета: чопорная женщина в расшитом жемчугом сиреневом платье со шлейфом и мужчина с цепким взглядом светло-серых глаз, одетый в чёрный строгий костюм. Женщина брезгливо морщится, глядя на растрескавшуюся пыльную землю под ногами, мужчина властным жестом подзывает Сорси:

— Аккумуляторы подзарядить сможешь?

— Да, месье. Только отгоните машины за угол, налево. Там у нас питающие кабели.

Вниманием Акеми, почтительно замершей у входной двери, полностью завладел хозяин второй машины, в котором она сразу узнала Бастиана Каро. Его манера держаться, осанка, одежда, аккуратно подстриженные волосы, бесстрастное лицо — всё несёт на себе печать власти. Он выходит сам, открывает заднюю дверь электромобиля и помогает выбраться рыжей, как огонёк, девочке лет пяти-шести, а потом обходит машину и присаживается у переднего колеса. Долго что-то рассматривает, хмурится.

— Чёрт бы побрал этот лёд, — произносит раздосадованно. — Отец, бампер ободран, но покрышка цела.

Из второй машины выходит ещё одна женщина. Молоденькая блондинка, одетая куда скромнее спутницы Каро-старшего. Судя по покрасневшим глазам, она — единственная, кого смерть Доминика по-настоящему расстроила. «Неужели жена Советника? — с удивлением думает Акеми. — Такая невзрачная и юная…»

— Что стоишь?

Резкий окрик заставляет Акеми вздрогнуть и услужливо распахнуть дверь перед Каро-старшим.

— Простите, месье. Проходите, пожалуйста.

— Женщины — вперёд, — распоряжается он и отходит к старшему сыну: — Отгоним машины на зарядку.

Мать Доминика беспокойно комкает в руках носовой платок, мнётся у входа.

— Там сильно пахнет? — шёпотом спрашивает она у Акеми.

— Нет, мадам. Разве что лилиями.

— А девочка не испугается? Кстати, где она? Амелия!

Та мгновенно оказывается рядом. В руках у неё ветка сирени. Настоящей сирени, рвать которую жителям Третьего круга запрещено. Акеми ловит себя на мысли, что ей очень хочется потрогать живые цветы и листья.

— Я могу пройти? — звонко спрашивает девочка.

— Да, мадемуазель. Позвольте, я вас провожу.

Увидев визитёров, стоящая на коленях перед постаментом Кейко резко поднимается, отшатывается прочь. Акеми незаметно делает ей знаки уйти, но та забивается в угол и смотрит оттуда полными слёз глазами. Старшая сестра отходит в сторону, стараясь встать так, чтобы закрыть Кейко от других.